Мартын Мержанов - Так это было

Десять тысяч олимпийцев, не знавших огненных дней войны, вышли на стадион как хозяева праздника — посланцы мира с идеями мира.

Я смотрю на нескончаемые колонны спортсменов, идущих ровными шеренгами, шаг в шаг, без напряжения военных парадов, свободно и тем не менее до поразительности стройно. Видны их поднятые головы, широкие плечи, гибкие станы — молодость мира без деления на расы, племена, нации.

Колонны идут и идут. Все любуются ими, радуются вместе с ними, но меня не оставляет мысль об их отцах и дедах, сражавшихся на полях брани. Живых и мертвых, отвоевавших им право шагать сегодня и завтра, бегать по красной рекортановой дорожке, играть на зеленых площадках, плавать, грести, состязаться в ловкости, силе, красоте движений.

Олимпийцы помнили об отцах и дедах. В этом можно было убедиться, посетив бывший лагерь смерти Дахау, расположенный поблизости от Мюнхена.

…Мюнхен — столица Баварии. На этот тихий город — культурный центр Германии, город музеев, галерей, книгохранилищ, театрально-музыкальное сердце страны — пятьдесят с лишним лет назад пала тень фашистской свастики.

Здесь, в пивной «Бюргер Бройкеллер», еще в 1923 году Адольф Гитлер лелеял безумные планы покорения мира нордической расой и уничтожения целых государств и народов. Здесь его штурмовики с оружием в руках вышли на центральную площадь и затеяли кровавую потасовку, а затем в этой же пивной фашисты ежегодно, в определенный день, праздновали свою победу.

Именно этот город Гитлер избрал для того, чтобы подписать с перепуганным насмерть Чемберленом и Даладье мюнхенское соглашение, погубившее сначала Чехословакию как государство, а затем развязавшее руки главарям фашистского рейха.

С тех пор в нашем сознании Мюнхен был как бы синонимом всего агрессивного, вероломного, местом, где собирались и собираются до сих пор темные силы реакции, где уютно чувствуют себя партии, размахивающие кулаками, мечтающие о холодной, а может быть, и горячей войне, о восстановлении границ так называемой великой Германии.

…Мы приехали туда незадолго до начала митинга, организованного комитетом бывших узников Дахау.

Первое, что бросилось в глаза, когда мы вошли во двор, — это большая скульптурная композиция из черного металла, изображавшая измученных, но непокоренных узников фашизма. На ее пьедестале на немецком, русском, французском и английском языках было начертано: «Никогда больше!»

Невольно мы задержались у этого прекрасно исполненного, впечатляющего произведения скульптуры. Сила его заключалась в обобщенности человеческого страдания. Скульптура могла стоять в любом из фашистских лагерей смерти, покрывавших Европу, как их символ и эмблема.

Нет надобности описывать здание музея, жилые бараки, штрафные блоки, лагерную тюрьму, вышки, с которых эсэсовцы стреляли без оклика. Но стоит сказать, что Дахау — лагерь-первенец. Его открыли в 1938 году, и рассчитан он был на пять тысяч политических противников нацистского режима и так называемых нежелательных элементов. Вскоре, однако, его пришлось значительно расширить.

Выставка в музее начинается с осмотра экспонатов, посвященных периоду «принятия на себя власти». Здесь увеличенные фотографии, на которых изображен Адольф Гитлер в окружении приближенных лиц.

Снимков множество, и на каждом из них лицо Гитлера исчеркано карандашом или исцарапано перочинным ножом, гвоздем или осколком стекла.

Люди, смотревшие на эту самодовольную физиономию, не могли сдержать себя.

Остальные фотографии запечатлели «жизнь» в Дахау, в лагере, которую сами нацисты называли «высшей школой СС в концентрационных лагерях»… На снимках недалекое прошлое, а теперь двор заполнен множеством людей. Сюда пришли олимпийцы со всех концов мира. Они видели снимки, документы, бараки, затем на митинге выступали возбужденно, взволнованно, и смысл их речей сводился к надписи на памятнике: «Никогда больше!»

Мне запомнилось выступление Юзефа Запендзкого — олимпийского чемпиона, который, задыхаясь и плача, говорил об отце, замученном на этих вот плитах, — он показал пальцем на плиты так называемого аппельплатца. Выступал Ганс Коби — спортсмен из ГДР. И его отца убили здесь.

Потом возложили венки у памятника. Их было несколько десятков. И вдруг никем не организованные послышались величественные звуки «Бухенвальдского набата»… Они нарастали и нарастали, наконец зазвучали с такой силой, которую кто-то назвал «предупреждающим набатом».