Александр Лозневой: Эдельвейсы — не только цветы

Перегруженный паром все же отчалил, поплыл. Вскоре с той стороны донеслись выкрики, топот, поскрипывание повозок. Сотни людей, напряженно следившие за переправой, облегченно вздохнули:

— Дошел-таки!

И еще не один раз возвращался неуклюжий паром. Люди устремлялись к нему. Те, кто был здоров, уступали дорогу бричкам с ранеными, поднимая их за колеса, заносили на помост.

К рассвету на берегу не осталось ни одной повозки. Лишь за насыпью все еще лежали бойцы. Лейтенант Головеня объявил, что оборона снимается. Спокойный, чуть сутулый, он первым спустился вниз. Солдаты поспешили за ним. Многих лейтенант не знал, не успел даже рассмотреть в лицо, и все же часы обороны как-то сблизили их. Этому помогло и то, что среди державших оборону находились подчиненные Головени — сержант Жуков и рядовой Пруидзе. Они, конечно, успели шепнуть тому-другому, что их командир — стоящий парень. А ничто так не укрепляет веру в командира, как простое, от души сказанное о нем, солдатское слово.

Лейтенант последним вошел на мокрый настил парома, втиснулся между Пруидзе и Жуковым и подал команду отчаливать. Десятки рук потянулись к канату: надо было спешить, пока не рассвело. Паром поплыл, ускоряя ход, и чей-то слабенький тенорок начал вторить рывкам людей:

— Раз-два, взяли! Еще раз, взяли!

Тенорок придавал сил, звал вперед. Солдаты едва успевали перехватывать руки — толстый канат стремительно ускользал назад. И вдруг громовый разрыв всколыхнул воздух, взметнул вверх тонны воды. Кто-то вскрикнул от боли. Паром накренился и, теряя плавучесть, стал оседать. Люди выпрыгивали, лишь двое солдат все еще цеплялись за канат. Поврежденный канат неожиданно лопнул, хлестнув концами по воде, и паром перевернулся.

Бурное течение увлекло лейтенанта на середину, понесло вниз. «Дальше от обстрела», — подумал он. Но обстрел настиг и там. Крупный снаряд упал почти рядом. Волна придавила Головеню, затем подбросила вверх, понесла на упругой, сильной спине к бурунам.

Лейтенант не сдавался, плыл, настойчиво загребая руками.

А когда, наконец, добрался до берега, то никого там не увидел. «Где же хлопцы?» Отдышавшись, встал и, пошатываясь, побрел вдоль берега. Надо было собирать подчиненных, решать, что делать. И тут увидел Пруидзе. Вано стоял в тальниках по колено в грязи и тревожно посматривал по сторонам. Без слов понял он взмах руки командира: послушно заторопился следом. Туда, вниз по течению, унесло многих. Там Жуков… Надо искать.

Река неутомимо катила бурные волны, сердито пенилась, била в рыхлые берега: в горах прошли дожди, таял «вечный» снег. Жестокой и страшной была она в этот час.

Головеня и Пруидзе прошли еще немного и, никого не найдя, молча свернули на луг, поросший кустарником. Прямо перед ними, упираясь в небо, вставали хмурые Кавказские горы.

Донцов остановился под ветвистым дубком, осмотрелся: никого. Из-под пилотки выбился белесый, с завитками чуб. Со лба и щек сползали крупные капли пота. В серых, широко открытых глазах — настороженность.

Солнце уже поднялось над рощей. В небе — ни облачка. Отсюда, из дубовой рощи, с высокого правого берега, хорошо видна противоположная сторона реки. Там, утопая в садах, широко раскинулась станица Бережная. По дороге, рассекающей станицу на две части, бегут автомашины. Шума их почти не слышно, видно только, как, вырываясь из-под колес, поднимаются клубы желтой пыли. Чьи это автомашины: вражеские, свои? Донцов всмотрелся и похолодел: немцы форсировали Кубань! Вон на окраине их танки, а в огородах — хорошо видно — стоят орудия!.. Выходит, он, Донцов, остался на оккупированной территории…

Сердце сдавила боль. На окраине Бережной он должен был встретиться с лейтенантом Головеней, Пруидзе и Жуковым… Но теперь там — фашисты. И если товарищи не погибли, то, наверное, обходят врага, отступают к горам…

Значит, и ему надо идти в горы.

Донцов верит — немцам не взять России. Она, Россия, никогда и никому не покорялась.

Руки сжали винтовку, а мысли уже там, на той стороне. Там и друзья и командир…

Пригибаясь под ветвями деревьев, Донцов спустился вниз по склону. Лесок вскоре перешел в кустарник, дальше — овраг. По его влажному дну вышел к переправе. Огляделся: где же паром? На почерневшей от крови и дыма земле — вздувшиеся туши лошадей, обломки повозок.

Только теперь заметил — река вышла из берегов. Тут и там на плесе видны островки, у которых вскипают буруны, жгутами сворачивается вода.