Михаил Зайцев - Прыжок в ночь

Только на вторые сутки, после многих попыток, мне удалось проскользнуть между пулеметами, установленными по опушкам. Примерно на полпути к другому лесу протекала неширокая речка и проходил большак. Буксуя по нему, с небольшими интервалами, двигались машины гитлеровцев. Передвигаясь от куста к кусту, от дерева к дереву, где перебежками, где ползком, добрался До берега речки. Он густа порос ивняком, черемухой и высокой травой. Я выбрал среди кустов небольшую поляну и с нее стал наблюдать за большаком. Нужно было выбрать момент, когда поток машин поредеет, чтобы за один раз перескочить через реку и большак.

Впереди, со стороны большака, загремели выстрелы. Кто-то, как я, видимо, тоже хотел попасть в тот лес.

Спину припекало солнце. От черемухи дурманяще пахло. И опять словно, приоткрылся занавес в прошлое. Сколько натерпелся я в детстве из-за этой черемухи от матери и сварливых соседок, не выскажешь! Всему виновницей была девчонка (из дома напротив) и ее удивительно красивые оранжево-золотистые глаза. Девчонка, на нашу мальчишескую беду, любила черемуху. Мы, соперничая друг с другом, старались вовсю, принося ей целые охапки душистых веток. Ремень гулял по нашим спинам…

Выждав момент, когда на большаке затих натужный гул моторов, я вошел в речку и по грудь перешел ее вброд. Вышел на другой берег и, не задерживаясь, перескочил большак. Остаток пути до леса преодолел форсированным маршем.

Этот лес тоже оказался блокированным. Несколько суток я не мог из него выбраться, то и дело нарываясь на пулеметный и автоматный огонь фашистов. Питался липовыми листьями. Опух от комариных укусов. Терпения больше не было. Ночью я пошел напропалую.

- У-у…ха-ха! - дико неслось по лесу. Лесное страшилище, филин, бесшумно пролетел над головой. Я упрямо шел, пробираясь через заросли, не соблюдая никакой осторожности, пока не вышел на опушку. Пулеметы молчали. Видимо, фрицы сняли блокаду и ушли с того места. Мне везло.

Вдоль лесной опушки тянулась проселочная дорога. Снова я весь обратился в слух, надеясь услышать шаги, но по-прежнему было тихо. Вблизи дороги выделялись неясные очертания какого-то строения. Направился к нему. Сарай. Вошел. В сарае стоял сруб (как я догадался - сушилка). По углу залез на ее чердак, нащупал кем-то брошенную десантскую куртку, укрылся ею и забылся в полудреме.

Меня разбудил свежий ветерок, который продувал со всех сторон худую крышу. Усталость и нервное напряжение все еще давали себя знать. Пересилив тяжесть, встал и осмотрел сквозь щели местность. Километрах в полутора и немного слева от сарая виднелась деревня, окруженная незасеянными полями. Среди полей, на половине расстояния до деревни, стоял хуторок. Сзади и справа от меня был лес, из которого я вышел ночью.

Утро выдалось солнечное. Зеленая трава стлалась возле сарая. Из леса доносились журчащие звуки токующих тетеревов.

Тяжело вздохнув, слез с чердака. В углу сарая, под соломой, нашел с десяток сырых картофелин, съел несколько штук. Положив оставшуюся картошку в карман, вышел и, не заметив ничего подозрительного, направился к хуторку. Там, спрятавшись за куст бузины, некоторое время наблюдал. На усадьбе было три строения: наполовину сгоревший дом, сохранившийся амбар и погреб с голыми стропилами сруба и сорванной дверью.

Никого в хуторе не было. В пустых закромах амбара, отполированных зерном, к моему сожалению, не нашлось ни единого зернышка.

В деревню лучше было заглянуть вечером, чтобы избежать нежелательных встреч. На крышке погреба была солома, и я решил переждать здесь.

Перед заходом солнца по большаку повалили гитлеровцы. Двигались танки, артиллерия, обозы. Я бездумно, не отдавая себе отчета, изготовился было к стрельбе. И когда уже собрался открыть беглый огонь, сбоку погребка, со стороны проселочной дороги, раздался натужный рев моторов. Две крытые машины двигались в мою сторону. Мне ничего не оставалось, как спуститься в погреб. Со стороны он не вызывал надежды на «поживу», поэтому я рассчитывал на то, что машины проедут мимо. К моему ужасу, машины свернули к боковой стенке сруба и остановились. Из них выпрыгнули немцы, громко смеясь и разговаривая. Их было около десятка. Стоило любопытному фрицу заглянуть в погреб, и он бы обнаружил меня. Одной гранаты хватило бы на все. Я затаился в углу, не спуская глаз с лаза, держа палец на спусковом крючке винтовки. Немцы затихли, ушли в амбар. Около машины остался часовой.

В какой-то миг скрип амбарной двери заставил меня вздрогнуть. Я до боли в пальцах сжал винтовку. «Хоть один да будет мой, прежде чем все кончится», - подумал я со злым ожесточением и навел ствол винтовки на светлый квадрат лаза. Нервы были натянуты, как струны. У дверцы сруба зашуршала солома и послышался негромкий разговор. «Смена часового», - догадался я. Несколько раз наверху что-то щелкнуло, и на дно погреба упала смятая пачка из-под сигарет. Голоса смолкли.