Михаил Зайцев - Прыжок в ночь

Солдату навсегда запоминается первый бой. Навсегда запоминается ему и первая бомбежка. По этим первым он будет сравнивать все остальные и, вспоминая каждую деталь их, жестко судить о своем поведении. Так складывается солдатский опыт.

Бомбардировщики долго кружились над нами, пока наконец не убрались восвояси. Кажется, пронесло на время.

В ушах еще стоял звон и шум после бомбежки, когда гитлеровцы снова пошли в атаку. От предыдущей их попытки мы понесли потери, но упорства и злости у нас не убавилось. Атакующих фрицев встретили таким огнем, что они не продвинулись ни на шаг.

Оставшийся целым второй танк, пройдя метров на двадцать вперед, повернул обратно. Фашисты откатились назад, на исходные свои позиции, оставив на поле боя десятки убитых. Наша стойкость и воля снова победили.

Первый бой, первое крещение огнем мы выдержали, не посрамив чести десантников. Трудно было в учении, но как все пригодилось теперь!

Сердце напряженно стучало. Усталый, я поднялся в траншее, не веря наступившей тишине. На мое разгоряченное лицо дохнул ветерок. От его дуновения с шапки упал комок снега, угодив случайно на кучку стреляных гильз, рассыпавшихся с тихим звоном. Этот звон, прозвучав в тишине, словно бы вернул меня к жизни. Глазами вновь родившегося я посмотрел на мир. Посмотрел и… увидел, что он, несмотря на увечья, нанесенные боем, был по-прежнему прекрасен. Удивительной была белизна снега рядом с черными воронками: черная воронка, а вокруг венчик лепестков из выброшенной взрывом земли.

«Где же до этого видел я подобное?» - вспоминал я. Из глубины сознания всплыла картина детства.

…Солнечный день лета. Мать пошла на луг доить корову. Я увязался за нею. Тогда красота луга поразила мое мальчишеское воображение. Весь он был усеян белоснежными ромашками с блюдце величиной. Так, по крайней мере, запомнилось мне. По ним ползли пчелы и большие красивые шмели. Пахло парным молоком и горьковатой полынью…

Рядом рванула мина. Забыв про все, я проворно присел на дно траншеи. Просвистело еще несколько мин, разорвавшихся позади. И снова серия их накрыла наши траншеи.

- Погань проклятая! Драпанули, а теперь зло на нас срывают, - поднимаясь на ноги, ругался Саша Агафонов.

- Эй, окопники, готовьте котелки и ложки, сейчас кашу принесут! - вывернулся из-за поворота траншеи былой любимец помкомвзвода, запевала Кокорев.

- Какую кашу?

- Пшенную, в трофейной кухне сварили.

При упоминании о каше я почувствовал, что хочу есть. Через некоторое время кашу принесли. На каждый взвод по два трофейных бачка. Была она с кониной, но хорошо сварена. Хватило на всех, ибо численность взводов сократилась почти на треть. В нашем, кроме комвзвода Топоркова, были ранены еще пять человек и убиты двое: Трошин и второй запевала взвода Клименко. Пуля крупнокалиберного пулемета попала ему в голову, и он умер без мучений. Лежал он тут же, недалеко от стенки сарая, безучастно глядя в небо широко открытыми глазами. На ресницах, не тая, искрились снежинки. Не дождутся его теперь жена и дочка, о которых он часто, с теплотой и любовью, вспоминал.

Гитлеровцы молчали.

- Товарищи сержанты, на местах расположения отделений обеспечьте наблюдение за противником и без моего ведома из траншей никого не отпускать! - приказал произведенный в младшие лейтенанты Цветков, наш бывший помкомвзвода.

Пожалуй, раньше я никогда не присматривался так к людям, как сейчас. Бой и пролитая кровь сблизили всех, сделали побратимами. Мы поняли, почувствовали, что такое локоть товарища в бою, ободряющее слово, лишний патрон.

Смотрел я на десантников и думал: не сломились, выстояли крылатники, хотя враг и. был силен. Мы в другом оказались сильнее. И силу эту, воплощенную в идею, ту, что принято называть духом солдата, дала нам Родина, партия и комсомол. И еще я думал о том, что наш род войск не сравнишь ни с пехотой, ни с партизанами, ни тем более с другими родами войск. У пехотинцев на передовой есть тыл: ранят солдата - можно отлежаться в тепле и уюте где-нибудь вдали от фронта. Убьют, опять же - похоронят с почестями.

Партизаны тоже имели базы, да еще и не по одной. Пустят под откос пару составов или гарнизон фашистский уничтожат - есть потом где укрыться, передохнуть и сил поднабраться. Нам же всегда приходилось быть в двойном кольце, лицом к лицу с врагами. Все пути отступления для нас были заказаны. Но за нами незримо стояла Москва - воплощение всей нашей жизни, ее смысла и существа. И за это бились мы, не думая о себе, о своей, в отдельности от всех, жизни. Мы почти физически ощущали всю тяжесть возложенной на нас ответственности, и это чувство ответственности за судьбу Отчизны стало содержанием всех наших помыслов.