Олег Меркулов - Ради тебя

— Полковник.

— Нет, — сказал он. — Я сам слышал, как капитан называл его генералом.

Наташа обрадовалась:

— Ура! Ура! Ура! Значит, ему присвоили. Ай да папка!

Часовой потянул его за пиджак.

— Слушай, где ты раздобыл такую? На «Мосфильме»? Это не женщина, а кино-трюк.

— Разве на посту разрешают разговаривать? — спросила Наташа. — А бдительность? — Она спросила это очень ядовито.

Они отошли от часового, и он снова спросил ее:

— Почему ты не сказала мне с самого начала, что твой отец военный?

— Какая для тебя разница, кто он? Для тебя он только мой папка.

— Вообще да. Но иногда я говорил с ним…

— Как с человеком, а не генералом, — досказала она за него. — Ну и что такого? Разве для тебя человек — это чин, а не сам человек?

— Нет, но… Я солдат, а между рядовым и генералом есть разница.

Она запальчиво перебила его:

— Между людьми есть одна разница. Они отличаются только тем, что одни — честные, хорошие, порядочные люди, другие — подлецы и негодяи. Я не хочу, чтобы папкино звание влияло на твои с ним отношения. Ты должен и говорить, и вести себя, как говорил и вел раньше. Будь искренним, и не подстраивайся ни к нему и ни к кому другому. Иначе я перестану тебя уважать. Человек должен быть самим собой. Самим собой должен всегда оставаться и ты.

В дверях комендатуры появился Андрей Николаевич.

— У них на вокзал идет машина. Нас подбросят.

Они сели в грузовик под брезентом и через десять минут были дома.

Ворочаясь на диване, Игорь думал, что завтра ему предстоит неприятный разговор с главным врачом госпиталя и, может быть, комиссаром. Об Андрее Николаевиче он решил, что до его генеральских погон ему нет никакого дела: он женат на Наташе, а не на нем.

Дверь Наташиной комнаты приоткрылась.

Придерживая ворот рубашки, Наташа сказала:

— Ты не спишь, милый? И я все не могу уснуть. Эта комендатура!..

Он сел к ней на постель, она обняла его и поцеловала в губы.

— А пошли они все к черту! — сказал себе он. Сейчас ему было наплевать на всех генералов и главных врачей.

— Ты второй день не отходишь от окна, почему ты ждешь ее? Я заметила, — сказала Наташа с дивана.

Он не обернулся, он смотрел на Никольскую. Никольская снова пришла, и стояла на той стороне улицы возле решетки бульвара. Она приходила третий день подряд по нескольку раз в день. Иногда она стояла долго, иногда совсем немного, будто забежала по пути. И она стояла всегда там, где он ей тогда сказал: «Дальше не ходи».

— Я не жду, — ответил он.

Наташа подошла к окну и отвела штору.

— Ждут тебя — зачем? Я видела, как утром ты отнес ей хлеб. Кто она? Меня это тревожит.

Он рассказал. Она положила руку ему на плечо.

— У нее хорошее лицо.

— Не вблизи. Вблизи… Как тебе сказать. Все дело в глазах, с сейчас их не видно, а когда присмотришься, у них вынуто дно: взгляд не задерживается, уходит. Как через стекло. Это после блокады в Ленинграде.

Подумав, Наташа решила:

— Надо пригласить ее. Она отдохнет у нас. Я дам ей какие-нибудь мамины вещи.

Он посмотрел на нее сбоку, на ее красивый и нежный профиль.

— Ты не боишься?

— Нет. Она не сумасшедшая, то есть, она не такая, — она не сделает ничего плохого, ты сам говорил. Просто от переживаний у нее заблудился рассудок. Она помоется, мы дадим ей чистое белье и хорошенько накормим. Ты не против? — спросила она.

Он был не против. Как он мог быть против? Разве можно было быть против жены Никольского?

Она пошла на кухню, поставила на керосинки бак и большую кастрюлю, и выпустила фитили, как только можно было их выпустить, и сказала через коридор.

— Иди приведи ее.

Он остановился возле двери.

— Она может мне не поверить — она вся настороженная.

Она поняла его по-своему.

— Да, конечно. Она живет не с людьми, а как олень, например. На одной земле, но в другом мире.

Он повернул головку замка.

— Попробую все-таки.

Она положила руку в сгиб его локтя и сказала:

— Нет, лучше я. Сними кастрюлю и поставь немного чаю — стакан-два. Когда закипит, поставь опять кастрюлю.

Из окна он видел, как она перешла улицу, подошла к Никольской, остановилась рядом и стала что-то говорить. Никольская, склонив голову, слушала, потом дала ей руку и пошла за ней, приотстав, как ребенок.

Она провела Никольскую в столовую и усадила на диван.

— Как там чай?

— Сейчас закипит, — ответил он.

Он принес на блюдце чашку и на тарелке несколько печений.

— Это Игорь, — представила она его. — Пейте, пожалуйста.