Олег Меркулов - Ради тебя

— Об этом говорить рано. Не нравится сама идея — не то время. Игорь. Не то время, и все. Но ладно! Ты с фронта?

— Папка! — закричала Наташа, когда увидела отца. — Папка приехал!

Она швырнула портфель на диван и боком, будто скользя по паркету, перебежала к отцу и обняла его за шею.

— Папка ты мой, папка! Где ты так долго пропадал? — говорила она и целовала отца, и терлась щекой о его щеку и ухо.

Отец крепко и нежно держал ее за спину, и на лице у него было выражение радостной беспомощности. Скажи ему сейчас Наташа: сделай это, дай то, я хочу того, мне надо этого — и отец со всем бы согласился.

Но Наташа пожелала дело простое.

— Покружи, папка. Ну же!

— Подожми ноги! — скомандовал отец.

— Брррамапутррра! — радостно заорал Перно.

Наташа стряхнула туфли, поджала ноги, и отец закружил ее в свободном пространстве между балконной дверью и столом.

— Еще! Еще! — требовала Наташа. Что есть силы! Что, сдаешься, сдаешься, папка?

Ее отец закружился вовсю, и Наташа закрыла глаза. Руки ее, сцепившись за спиной в замок, все выше подтягивали отцовский пиджак, край пиджака поднялся над задним карманом брюк, и он увидел, что в этом кармане четко обрисовывается небольшой пистолет. «Вальтер», — подумал он. — «Вот тебе и научно-исследовательский институт. Может, мне все-таки перебазироваться на это время в госпиталь? Не толкаться у них под ногами.»

Наташа не выдержала.

— Хватит! — закричала она.

— Сдаешься? — сбавив темп, спросил отец. — Сдаешься? — Тон его голоса был точно такой, как у Наташи.

Наташа хитрила, сдаваться она не хотела.

— Хватит, папка! Меня стошнит! Я отпущу руки!

— Я тебе отпущу! — пригрозил отец, все кружась. — Сдаешься, скверная девчонка?

— Сдаюсь, папка! Сдаюсь.

Отец поставил ее на пол.

— То-то!

Сначала Наташа стояла некоторое время, покачиваясь, наклонив вперед голову, будто бодаясь, но потом вдруг коварно бросилась на отца и, загнав его в угол, быстро и жестоко начала щекотать и щипать, крича снова: «Сдаешься?! Сдаешься?! Ну сдавайся же!..»

Отец сдался. Он поправил галстук, выбившуюся из брюк рубаху и причесался.

Отдышавшись, Наташа подошла к Игорю, взяла за руку и подвела к отцу.

— Это Игорь.

Всего на долю секунды глаза ее отца стали теми же холодными, враждебными, и Наташа этого не заметила, но он-то заметил.

— Я знаю. Мы уже познакомились, — ответил отец.

— Совсем?

— Совсем.

Это «совсем» включало, что ее отец знает, что они — муж и жена, и Наташа поняла это. Но ей, конечно, надо было все сделать по-своему.

— Пожмите друг другу руки.

Она представила их официально: мой отец — Глебов Андрей Николаевич. Мой муж — Кедров Игорь… извини, Игорь, я забыла твое отчество… да — Кедров Игорь Петрович.

Этого ей показалось мало.

— Игорь, целуй папку в щеку, вы — родственники!

— Ну, знаешь! — сказал он.

Ее отец выставил вперед руку с поднятой и развернутой к ней как щит ладонью:

— У мужчин это не принято.

Она не знала, верить или не верить отцу.

— Да?

— Да, — повторил ее отец.

— Да, — подтвердил он.

Наташа раздумывала всего секунду.

— Тогда поцелуйте меня.

Ее отец сделал это легко и просто — наклонился и поцеловал в голову, а он — ему было неловко, — он мялся, и Наташа сама приложилась щекой к его губам.

Притянув их к себе, так что они оказались у нее по бокам, она положила каждому на плечо руку, повертела головой: к нему — к отцу, к нему — к отцу, к нему — к отцу, постучала, часто отбивая дробь на паркете каблуками, скомандовала: «Приготовиться к обеду! Форма одежды парадная — первый семейный обед!» — и, подхватив с дивана портфель, исчезла в своей комнате.

Что-то там грохнуло, что-то затрещало, они слышали ее гневное: «Вечно эти дрянные шпильки!», — потом там все вроде угомонилось.

Ее отец, постояв с опущенной головой, ушел к себе в кабинет, а он, посидев на бегемоте в передней, выкурив папиросу, подумав-подумав, ушел в комнату Колюшки и завалился поверх одеяла на кровать.

«Вроде ничего, вроде все рассасывается», — подумал он.

Он не пролежал и минуты, как Наташа влетела к нему и шепотом, заговорщически, потребовала, чтобы, когда она позовет, он вышел к столу «при всех орденах и медалях».

Ему, конечно, пришлось подчиниться. Но подчинился он с готовностью, наверно, потому, что ему хотелось доказать ее отцу, что и он, как говорил Женька, не хуже людей.

Он не забыл холодных глаз ее отца. Он не мог их забыть.

Отец остановился у двери на балкой и достал из внутреннего кармана плоскую квадратную сигаретницу.