Олег Меркулов - Ради тебя

— Кедров — герой. Ваш адъютант нас всех переписал — Женька на колене показал, как важно переписывал их адъютант: «Будете представлены к правительственным наградам!»

Никольский следил за Женькой смеющимися глазами, но Пономарева этот Женька сейчас раздражал.

— Все зависит от вас! — заявил Женька. — Но если для нас нет, то для Кедрова… Его даже старшина поздравил, вот именно, если бы не Кедров…

— Хватит! — крикнул Игорь. Женька было открыл рот, чтобы добавить еще что-то, но Игорь опять крикнул: — Хватит, тебе говорят!

Пономарев, доедая уху, старался припомнить лицо комдива Кедрова. Штаб дивизии, точно, стоял в Новограде, но ему не очень часто приходилось сталкиваться с комдивом. Дивизия была стрелковой, командир ее был старшим по званию и должности, но изредка — на учениях или еще где-нибудь — они встречались. Похож ли этот солдат на комдива, Пономарев не мог решить. Что-то казалось ему похожим, что-то в лице, но комдив был как-то глубже и тоньше, воспитанней, что ли, и в то же время тверже. У этого Кедрова глава были женственней, но, может, это просто было от мальчишки?

— Ты говоришь, отец твой был военным? Мать успела эвакуироваться?

— Успела. — Кедров отвел глаза. — Сейчас она в Калининской области.

Снова в кустах затрещало.

Пономарев посмотрел туда и потом опять на Кедрова. Кедров встал, и хотя чай в котелке вот-вот должен был закипеть и в костре было достаточно дров, ушел за сушняком.

— Кажется, Батраков, — сказал Никольский. — Николай! Держи левей! Еще один наш, — пояснил он.

«Если бы с отцом у него было по-другому, он хоть что-нибудь ответил. Почему он не ответил?»

— Да? — переспросил Пономарев Никольского. — Тоже выходил? — «Ведь я про мать потом спросил! Надо сделать так…»

Додумывая, Пономарев встретился взглядом с солдатом, который остановился перед ним… Это был Батраков.

Пономарев был потомственным рабочим. Его дед и отец работали на питерской судоверфи. В юности строил корабли и он, но, отслужив красноармейский срок, Пономарев не вернулся из армии, сделав жизнь армии своею жизнью. Он окончил школу младших командиров, потом курсы командного состава, получил батальон, потом полк, потом дивизию, готовился в академию и прошел в нее.

В академии он зубрил немецкий, одно время он брал и платные уроки, чтобы следить за «вероятным противником» не по выхолощенным переводным бюллетеням, а читая военные и не военные немецкие журналы.

Он читал Экке, Моделя, Гудериана; закрыв глаза, он мог диктовать их тактические и оперативные схемы. Схемы в конечном итоге были стандартными: обход, охват, прорыв. Они строились на бухгалтерском расчете и педантичном выполнении приказа, учитывая солдата как «штык» или «саблю». Немецкие теоретики рассматривали армию как машину, и в перечне, определяющем силу, отбрасывали морально-психологический фактор — то есть человеческую душу — на самый конец.

В начале учебы Пономарев усмехался над рассуждениями о том, что воюет оружие, а не люди. Позднее, когда немцы стали насыщать армию бронетанковыми и механизированными полками, и когда ему, Пономареву, стало все труднее побеждать в тех мысленных боях, которые он разыгрывал на карте, он перестал усмехаться.

Душа, конечно, в бою немаловажный фактор, в гражданскую войну она часто побеждала бездушное стрелковое и кавалерийское оружие, но душою нельзя пробить танк, а вот из танка убить душу — плевое дело.

Вопрос — быть или не быть войне с Германией? — для Пономарева был ясен. Он был уверен — войне быть. Фашизм и Советская Россия тридцатых годов исключали друг друга.

Пономарев знал, что, начиная с 1931 года, вдоль нашей западной границы строились укрепрайоны. Он видел сам, как у Новоград-Волынского, Могилев-Подольска, Жмеринки росли бетонные доты, как там становилось все больше бронеколпаков для пулеметных расчетов и пушечных капониров. В укрепрайонах работали десятки стройбатов, к ним эшелонами шел дефицитный цемент, арматурное железо, броневые плиты. УРы стоили миллионы, а в деревнях России еще плели лапоточки. Но Пономарев считал, что, если ставится новое хозяйство во враждебном лесу, люди в первую очередь должны построить хороший забор, а уж потом взамен времянки рубить дом. Укрепрайоны должны были прикрыть Родину от вражеского нашествия.

УРы составляли от Ленинграда до Черного моря некую линию, наподобие линии Зигфрида и Мажино на германо-французской границе; в иностранной военной литературе она называлась линией Сталина, хотя официально никакого имени не имела. УРы были высшей ступенью оборонительных сооружении позиционной войны, когда противник, растянув войска вдоль неподвижного фронта, вязнет в медленных боях, и месяцами ведутся бои за деревни или городки, за клочки территории, как это было в первую мировую войну.