Станислав Славич - Три ялтинских зимы [Повесть]

Все это так, но куда спрятать газеты? Машина ведь вот она — стоит на дороге, вся на виду…

Решение пришло как бы само собой. В предыдущем рейсе спустил скат, пришлось ставить запасное колесо. Готовясь к новой дальней поездке, нужно было привести запаску, как их называют шоферы, в порядок. Этим и занялись вместе с Андрианом Ивановичем. Размонтировали колесо, нашли прокол, надежно, по всем правилам наложили латку. А когда пришло время собирать скат, остановились оба, глянули друг на друга, и Чистов пошел в дом.

Вечерело, возились уже с полдня и перестали привлекать к себе во дворе внимание, так что сверток с газетами удалось сунуть в колесо между покрышкой и камерой совершенно незаметно.

— Подкачать? — засомневался Степан. Видно, его самого удивила неожиданная простота решения.

— Разве что самую малость, — посоветовал Андриан Иванович.

Колесо они бросили в кузов — пускай лежит себе…

Так и обошлись без дискуссии о том, где прятать товар. Правда, перед тем, как идти к себе наверх, Степан сказал:

— Значит, двадцать штук там мои? Одну надо бы сейчас взять…

— Для отца? — спросил Чистов. Он тоже не лыком был шит, Андриан Иванович. Заметив, что парню приятно, когда его называют сыном Трофимова, учел это. А почему бы и не доставить хорошему человеку удовольствие?..

— Для него.

— Сейчас никак нельзя.

— Да уж куда. Поздно. Спрятали. Однако в этом мог быть намек: у тебя, мол, десять штук осталось… Поэтому Чистов и не стал отмалчиваться:

— Не потому, — сказал он. — Тут хитрость есть. Приказано до особого распоряжения газетки эти в Ялте никому не показывать. Да ты не обижайся! — заторопился он, увидев, что Степан помрачнел. — Дело не в тебе и не в Михаиле Васильевиче. Уж вам-то мне не доверять невозможно. Приказ! Он сам военный человек — понял бы. Ну, представь: приказал командир вскрыть пакет в двадцать два ноль-ноль. Ты бы вскрыл раньше? Степан молчал, и тогда Андриан Иванович сказал:

— Я ему сам принесу эту газету. Понял? Так что можешь ехать с чистой совестью.

Что ни говорите, а двор — это некий социальный феномен. Имеется в виду городская клетка, двор с воротами, сараями, местами общего пользования и общей же водопроводной колонкой, множеством разномастных дверей, ведущий из квартир прямо наружу, с погребами для картошки и солений, жилыми полуподвалами, задворками, где играют дети и трепещут под ветром паруса простыней…

Все во дворе знают, как правило, друг о друге всё. Почти обязательно есть здесь человек, особо уважаемый, к которому обращаются за советом, есть свой чудак, своя сплетница, своя склочница, свой выпивоха, свой мастер на все руки, своя красавица, своя легкомысленная девица, свой вундеркинд и свой мальчишка — гроза окрестных пацанов. Некоторые амплуа (назовем это так) совмещаются.

Их двор по Аутской улице был ничем не лучше, но, пожалуй, и не хуже других. Чистов это понимал. Андриан Иванович ни с кем не ссорился, однако не позволял наступать себе на ноги, держался настороже, вертелся во все стороны, как и положено кормильцу, добытчику в такое жестокое время.

Двор знал, кто, когда, к кому пришел, кто с кем в каких отношениях. Двор обо всем имел свое суждение. Это могло раздражать, не нравиться, но считаться с этим было необходимо. Во дворе все мерили на свой аршин. Отношения Чистова со Степаном понимали — оба они люди рабочие и в чем-то нужны друг другу. Если один поможет подготовить машину к рейсу, то другой за это привезет что-нибудь. Понимали отношение Трофимова к Верочке Чистовой: старческая блажь и барская дурь. Иные из соседей считали Трофимова барином. Вишь ты, книжечки почитывает да подклеивает, в коротких штанах ходит… Приди к нему сам Чистов в гости, «просто так», это вызвало бы удивление: чего он? А излишнего внимания к своей особе Андриан Иванович не хотел.

Так данное Степану обещание принести старику газету неожиданно обернулось в тягость. Представил себе соседские взгляды: чего это Чистов к Трофимову пошел? Никогда не ходил, а тут вдруг пошел… И обязательно ведь какая-нибудь соседушка найдет предлог заглянуть к Елизавете Максимовне, посмотреть, что там, за стеной, происходит… Тьфу!

Может, не ходить, дождаться Степана? Вообще не опрометчиво ли это — вот так взять и раскрыться? Хотя что, собственно, раскрывать? Об одном старик знает, о другом догадывается. И потом ведь обещано. Надо идти.

Приготовил на всякий случай фразу, что Степан просил-де поправить оконную раму, которая стала плохо закрываться. Это на случай, если у Трофимовых окажутся посторонние. Что-то такое Степан и в самом деле говорил, спрашивал, нет ли рубанка, чтоб подстрогать эту раму. Пошел. Поднялся по лестнице, постучал. Дверь открыл сам Михаил Васильевич. На площадке никого не было, и Чистов сказал: