Станислав Славич - Три ялтинских зимы [Повесть]

Иногда не приходил ночевать, потом объяснял: задержался где-то по работе. Его видели и в Аутке, и в Ливадии, и на Чайной горке. Но это было потом, когда оправился, а вопрос был задан раньше, когда только поселился на этой квартире…

Так не боитесь ли, Анна Тимофеевна?.. Типичный, — я бы сказал, казанцевский прием. Суть ведь была не в том, боитесь или нет, — раз ходит, значит, не боится или умеет преодолеть страх. Вопрос был с подтекстом: вот вы, мол, сочувствуете, даже делитесь куском хлеба, а в дальнейшем готовы ли делом помочь в чем-нибудь более существенном?

— А чего бояться-то?

И Анна Тимофеевна пожала плечами. Спокойный и несуетливый человек. Невысказанный подтекст она поняла сразу.

Но это еще не было ответом. Ответила она тем, что пришла снова, помогла перебинтовать ногу и принесла поесть. С тех пор и началось их настоящее сотрудничество. О многом из того, чем Казанцев был занят, Анна Тимофеевна не знала. Она не спрашивала, он не говорил — считал, наверное, что так будет лучше. Она просто выполняла его просьбы и поручения — пойти, передать, принести, спрятать, посторожить. И говорит об этом сейчас со всей откровенностью. А ведь многим, когда дело уже сделано и все осталось позади, свойственно переоценивать свою роль, особенно рели эта роль так долго была явно недооценена. Сколько ненужных и тягостных споров возникало из-за этого! Мы уйдем от них. Постараемся воздать каждому должное. Хотя и это почти невозможно. Ведь даже только назвать каждого я, увы, не смогу, а среди неназванных могут оказаться достойнейшие люди…

Стекольщик ходил по Ялте и налаживал связи. Можно сказать, что он сновал, как челнок в ткацком станке. До поры это было правильно. Был период, когда только он и мог это делать. Но вот дело пошло на лад, и роль связных Казанцев переложил на других. Появились опорные точки, надежные люди, каждый из которых возглавил свою ячейку.

Вооружались, добывали взрывчатку, засекали военные объекты оккупантов, все нетерпеливее поглядывали на покрытые лесом близкие горы.

Сегодняшние ячейки и группы завтра готовы были стать взводами.

А пока — сожжена лесопилка, поставлявшая гитлеровцам стройматериалы для оборонительных сооружений, выведена из строя электроподстанция, разгромлен парк тракторов-тягачей для тяжелых орудий, уничтожена аппаратура для трансляции пропагандистских сообщений «из главной квартиры фюрера», все новые и новые написанные от руки прокламации идут в народ…

Шел 1943 год.

— Нужна бумага. Достали, сколько могли. В другой раз:

— Одну вещицу должны принести. Если меня не будет, возьмите и припрячьте, пожалуйста. Ближе к вечеру пришла женщина с мешком, набитым пшеном и кукурузными початками. Но мешок оказался слишком тяжелым для такого груза. Анна Тимофеевна занесла его в комнату, посмотрела, что в нем: пишущая машинка. С тех пор появилась новая забота:

— Посторожите часок во дворе, пока я посижу за машинкой.

После знакомства с Гузенко машинка отошла на задний план. Понадобилась краска. Объяснил для чего, потому что для печатания с типографского набора годилась не всякая краска…

Из воспоминаний Т. А. Поляковой: «В это время мы познакомились с Казанцевым, который выдавал себя за печника. Работа пошла активнее, и мы втроем стали готовиться к печатанию листовок, избрав Казанцева редактором. Муж с Казанцевым изготовили станок для печатания, достали мастику и краску. В дальнейшем из-за отсутствия специальной краски мы использовали обычные краски для материи.

В этой работе помогали моя шестнадцатилетняя дочь Ольга и моя мама…»

Из автобиографии А. И. Казанцева: «…Я сумел организовать подпольную организацию ЮБК, а затем организовал подпольную типографию».

Какой праздник был, когда напечатали первую листовку!

Из воспоминаний Т. А. Поляковой: «В один счастливый день труд многих ночей дал свои плоды. Первая наша листовка 19.1.1943 года сообщила — „Блокада Ленинграда прорвана!“ Часть листовок я доставила Алексеевым, а остальные были распространены Казанцевым и Гузенко среди своих людей. В Симеизе жила моя сестра, которая тоже получила листовки для распространения. Наши листовки были известны не только в Ялте, но и за ее пределами.

Печатание производилось у нас на квартире в ночное время…»

Как-то Казанцев против обыкновения дня два никуда не ходил. Все вертел в руках, строгал, ковырял, резал какую-то дубовую чурочку.

— А что это?

— Пока секрет. Наберитесь терпения. Подумала: уж не игрушку ли какую мастерит? А он только загадочно усмехался. Наконец позвал, взял лист бумаги, намазал чурочку краской, прижал к бумаге, и на ней оттиснулось: «КРЫМСКАЯ ПРАВДА».