Станислав Славич - Три ялтинских зимы [Повесть]

Для начала перебрались на другую квартиру. На прежней было слишком много соседей, новая показалась более подходящей. Гузенко даже перенес сюда немного шрифта.

…Немцы нагрянули внезапно. Гузенко с лестничной клетки увидел, как машина подкатила к соседнему подъезду и жандармы, выскочив из нее, не задерживаясь, кинулись в подъезд. Даже не зная, что им здесь нужно, Гузенко бросился на чердак, где был спрятан шрифт. Уносить его поздно, но полутемный чердак устлан шлаком почти такого же цвета, что и этот уже не раз побывавший в наборе типографский металл… Гузенко несколькими широкими взмахами рассыпал шрифт по шлаку и бросился назад, чтобы успеть уйти до появления здесь немцев, уже выламывавших другую чердачную дверь.

Пошарив наверху, жандармы заглянули в несколько квартир. Не минули и квартиру Гузенко. Нашли радиодетали, которые лежали прямо в кухонном столе. Это был напряженный момент («Встать! Быстро! Руки вверх!»), но Гузенко держался уверенно: накануне они с радиотехником Абдулой подрядились на халтуру — обещали собрать приемник одному офицеру.

— Это не мое — я только мастер, выполняю заказ. Можете проверить. Я и не прятал, у меня и электричества нет, включить приемник невозможно…

То была и правда и неправда, но немец заказ подтвердил, и жандармы, пометив что-то у себя, отпустили Гузенко.

Однако задуматься было над чем. В доме этот внезапный налет вызвал разные толки. Соседи говорили о каком-то инструменте, будто бы украденном из находившегося неподалеку гаража, у жены Татьяны Андреевны подозрение вызывали монтеры, возившиеся накануне на чердаке с ремонтом радиопроводки (по приказу комендатуры городская трансляционная сеть была восстановлена, чтобы жители ежедневно могли слушать победные сводки «из главной квартиры фюрера»), — может, эти монтеры заметили шрифт и донесли? Но сам Гузенко опасался худшего: не попал ли он на заметку? И потом стало ясно — эта квартира им тоже не подходит.

Весной сорок второго удалось перебраться в пустующий дом по Симферопольскому шоссе. Все это было еще до знакомства с Казанцевым.

Со стороны выбор мог показаться странным и даже опасным: по соседству находилась немецкая рота пропаганды, а чуть ниже по шоссе — мрачное здание зондеркоманды и СД. Кругом посты, патрули, шлагбаумы, колючая проволока. Но Гузенко хладнокровно рассудил, что такая близость ему не помеха, и не ошибся. В дальнейшем он даже изловчился подсоединиться к электросети этой роты пропаганды, что дало возможность, когда появился собственный приемник, слушать его дома.

Новое жилье привлекало тем, что позади был заброшенный парк и неподалеку — принадлежавший некогда графу Мордвинову дворец, в подвале которого он прятал теперь, свой шрифт.

Постепенно Гузенко обзаводился всем необходимым — появились станок-рама (сейчас он вместе со шрифтом находится в Ялтинском краеведческом музее), валик. Попробовал печатать сам — не получалось. С набором кое-как справился, а печать не шла, нужна была специальная краска. Чернила только пачкали бумагу.

Утром Татьяна Андреевна листок с записанной накануне московской сводкой заворачивала в ленту и вплетала в косу. Брала корзину и отправлялась на базар. А по дороге заходила к бывшим соседям и добрым приятелям — Алексеевым. От них этот листочек шел дальше. Несколько раз приглашали надежных людей к себе. Слушали Москву.

Это было потрясающе — видеть, как менялись люди от двух таких простых слов: «Говорит Москва…» Это не с чем было даже сравнить.

Собирались не все сразу. Шли ближним путем — из Дерекоя через речку, потом садами, вверх и тропкой через старый Мордвиновский парк.

Для отвода глаз накрывали чем бог послал стол; старшая дочь Ольга и мать Татьяны Андреевны выходили во двор сторожить, и, наконец, начиналось главное.

«Говорит Москва…» В сообщениях было мало радостного — бои шли в глубине страны. Но важно было то, что Москва говорит, живет, ведет передачи, что голос ее тверд и строг.

Устроив несколько таких прослушиваний, Гузенко вскоре из конспирации отказался от них, Но ему самому эти сеансы дали не меньше, чем его гостям. Он еще раз почувствовал, какая мощь заключена в слове.

Через дорогу высилась стена. О происходящем за стеной в городе ходили страшные слухи, но Гузенко и без того все знал доподлинно. Знал, что ждет их всех в случае провала, сам, случалось, видел, как вели людей на допросы и волокли еле живых в подвал после допросов, слышал и на всю жизнь запомнил разговоры — обыденные, деловые, полные практических советов разговоры палачей и их подручных…