Анатолий Никаноркин - Сорок дней, сорок ночей [Повесть]

— Тоже мне — мы керчане, — говорит Ванька. — Пришел к нему насчет пожрать, а он мне кашу с подсева сует. Я думал, здесь как в раю, а вы припухаете.

Басс варит компот. Запах яблок заполняет сарай, перебивая керосиновый дух. Обычно пищу у нас готовят ночью. Но Басс приспособился делать это и днем. Достает с притопленных катеров солярку — она дает много огня и мало дыма.

— Друг любезный, — обращаюсь я к Ваньке. — Как же тогда на передовую добрался? Ты совсем больной был…

Ванька презрительно выпячивает нижнюю губу, будто сплевывает семечки.

— Какой больной! Моря наглотался — и все. Доковылял до первого окопчика за дамбой — там солдат с карабином сидит. «А ну, подвиньсь». Коврик подложил, чтоб помягче, и порядок. Полезли румыны в атаку. На спинах у них горбы — ранцы. Вот лопухи! По этим горбам их видать ой как! А сзади офицер. «Алляйт, — орет, — алляйт!» Я не бью — ближе подпускаю. Бац — офицер готов. Бац — другой… Потом танки пошли. Отбились. В общем, дело было. Разыскал своих. Комбат наш, душа-человек, погиб. С новым я было загрызся: не хотел принимать, говорит: «Где шлялся?» А ребята как увидели меня: «Ванька, Ванька пришел!»

Слушаю, как друзья-керчане вспоминают то одно, то другое:

— Сашка, ты же на Кавказе сапером был… Как в повара залез?.. Сапер на голову выше любого солдата.

— Точно, выше, — соглашается Басс. — Но дело поварское тоже не халам-балам. Не евши один петух поет. Ты с нами в Шапсугской был?

— Не… Мы тогда другой части придавались.

— В станице Шапсугской убило повара. Майор спрашивает: «Кто умеет сготовить?» Молчат. Вызвался я. Пельмени сготовил — понравились. И пошло. Я с детства готовить умел. В школе, когда на экскурсию куда идем, я кашеварю.

— А я больше по птичьей линии, — говорит Ванька. — Коллекцию яичек собирал. Птиц ловил на Митридате сетками. Кусты там чижиные, щеглиные.

— Весной на Митридате подснежников уйма, — добавляет Сашка. — И карусель с музыкой.

— Я за этими яичками все курганы облазил. И здесь бывал. Муж сеструхи служил на мысу, на зенитной батарее. Надраю морячкам ботинки, котелки, а они макарон по-флотски навалят мне — от пуза. А после на пляж…

— Песок тут классный!.. Купаться приходили с Митькой на пару. Мидий пособираем — жарим на костре.

— Это тот, который на Соляном жил? Косой Митька?

— Он самый.

— Эх, мы с «соляными» дрались. Рогатки, пугачи… Это Митьке из рогатки глаз выбили… Дурачки были.

Думаю: по сути, они, Сашка и Ванька, еще совсем мальчики. Им по восемнадцать лет. Да и я далеко от них не ушел — вместе с ними, но про себя вспоминаю свои мальчишеские проделки: поездки на товарняках, походы на ставки, ловлю раков, ночевки в дебальцевских лесах, и пистолеты самодельные (я тоже их мастерил), и драки — Пивновка дралась с Зарудной, я был на стороне пивновских, потому что в нашем классе было много ребят с Пивновки. А карусели на базаре! Я даже работал — крутил — и потом бесплатно катался до одурения, до рвоты.

Сейчас рассказать бы ребятам об этом, но мне кажется, что будет не солидно — ведь я врач и постарше их.

По берегу ходят минометчики Житняка. Тихо, немцы примолкли, и хлопцы собирают мины. Узнаю молоденького впалогрудого солдатика в ушанке, Лопату, с которым вместе высаживались. Занятие опасное: все на виду у немцев — копаются, ищут занесенные песком ящики деревянные и металлические с минами. Волнами повыбрасывало. А тут же немецкие мины под ногами.

— Вчера ихний парень подорвался, — говорит Сашка.

— Здесь трехъярусные минные поля, как в Сталинграде, — поясняет Ванька… — Противотанковые, фугасные, противопехотные. Мы их снимали, но осталось еще дай боже.

— Компот сготовил, снимайте пробу, — это Сашка. Протягивает мне кружку.

Солоноват. Сахару-то нет.

— На этой воде другой не получится, — вздыхает Сашка.

С питьевой водой мучение. Больших колодцев в поселке всего три. Один на левом фланге за дамбой, другой «помещицкий» недалеко от хоздвора. И третий в нейтральной зоне, на правом фланге, возле моряков.

Игорь Конохов говорит, что когда-то здесь воды полно было: хрустальные озерца, родники, фонтаны. Город древний, поэтому назывался Нимфей — нимфы в ручьях плескались… Не верится.

Наш колодец — в переулочке пятая хата, во дворе старая акация. Глубина метров пять, изнутри выложен камнем. Воды мало, с трудом зачерпываем ведерком. Ночью во дворе собирается очередь. Сюда приходят кроме наших санбатовских и минометчики, и солдаты с сопки. Обстрел— все разбегаются. Так до рассвета. Утром уже выскребают грязь.