Анатолий Никаноркин - Сорок дней, сорок ночей [Повесть]

Дым чуть рассеялся, вижу, Дронов приподнимается с пола — глаза странные, будто спросонья. Щека рассечена — кровавая полоска… Он отряхивается, вытирает щеку рукавом.

— Куда еще ранен? — кричу я.

Показывает на уши. Оглох.

А где Аня?

— Аня, Аня, ты жива?

Она лежит в углу, присыпанная глиной, заваленная досками. Ноги разбросаны. Вокруг лужа крови, смешанная с грязью. Наклоняюсь. Кровь хлещет из бедра. Жгут! Нужно быстро наложить жгут! Ящик перевернут… На подоконнике сумка… Достаю жгут и перевязочный пакет…

— Дронов, — кричу во все горло. — Шину деревянную найди! Дитерикса! Шину! — показываю ему руками.

Бедро у нее переломлено пополам, как полено.

Кое-как накладываем шину.

Лицо толстушки Ани, недавно красное, как помидор, теперь словно мелом побелено. Тихо стонет и дрожит. Ввожу морфий. Прикрываю шинелью.

— Посмотри, как там Давиденков и Плотников! — кричу Дронову.

Но они сами вбегают. Грязные, испуганные.

— Две-е ми-ны… всадил в крышу, — заикается Плотников. — С А-аней что?

— Нога…

Обстрел продолжается. Хатенка опять вздрагивает, как будто это вагон толкают. В потолке дыра — виден клочок дымно-темного неба. Говорю ребятам, что бегу в медсанбат — Аню нужно оперировать.

Выхожу во двор, выбираю поспокойней минуту, когда немец переносит огонь к берегу, и мчусь через овраг по разбитой дороге вниз… И ругаю себя… Раньше, раньше надо было сходить в медсанбат… И щели раньше выкопать… А то расселись… Идиоты…

Возле медсанбатовских домиков огонь все-таки меня настигает. Залетаю в первую хату под обрывом.

Из коридора вход неожиданно ведет в погреб-пещеру. Она вместительная — метров десять длины, метра три ширины. Сухая, наверное, хозяева держали здесь овец. Сейчас лежат раненые. Уже обработанные, со свежими повязками.

Врач моего возраста, кругленький — рука подвешена на косынке. С ним сестра.

— Клава, подбинтуй лейтенанта, — распоряжается он.

— Подбинтуй… Подбинтуй. Пальцем? Бинты где?

Объясняю наше положение, насчет Ани говорю. Он показывает глазами — выйти в коридор.

— Сами в пиковом положении, — не особенно дружелюбно говорит он. — Автоклава нет. Биксы со стерильным бельем на дне… Замполит и пять санитаров утонули… Хорошо хоть хирург ведущий уцелел.

— Что же тогда нам делать?

— Неотложных присылай — чего же делать…

Немного погодя Давиденков и Плотников переносят Аню в медсанбат.

Минометчики Житняка молодцы. Норы им помогли вовремя укрыться. Теперь они вылезли и жарят из четырех минометов. Видно, как сам Борода крутится у миномета.

«Гух… гух… гух…» — с грохотом и дымом вылетают мины. Пусть немцы знают, что у нас тоже кое-что есть! И еще слышно, как за горой резко цокают наши бронебойки, глухо ухают гранаты, строчат пулеметы.

Приводим в порядок свой медпункт. Переходить на другое место сейчас небезопасно, да и куда перейдешь. Сидеть здесь тоже как-то тревожно. Вытаскиваем из хаты камни, доски. Раскладываю оставшиеся медикаменты. Много побило пузырьков с йодом, риванолом, ампул с противостолбнячной сывороткой.

Теперь дураков нет, делю аптеку на две части: одну оставляю здесь, другую прячу в сарае, про запас.

Немцы снова усиливают огонь. Мины, снаряды опять накрывают центр поселка. Вокруг нашего домика вихри разрывов, клубится дым. Мы съеживаемся, притихаем.

— Живые есть?

В хатенку вваливается главстаршина в бушлате. Запыхалась. На боку санитарная сумка. Закопченное озороватое лицо. Из-под берета выбилась спутанная челка.

— Вы что, медсанбатовские? Нет… А бинтов разжиться можно?

Киваю головой:

— Поделимся.

— Что же вы остановились здесь? В два счета накроют…

— Уже накрыли.

Очень знакомое лицо.

— Слушайте, мы с вами, случайно, не встречались в Геленджике? В полевом госпитале? Галинка?

— Мальчики!.. — восклицает она. — Точно… А где же остальные? Ромка, Николай…

Она торопится. Даю индивидуальные пакеты.

— Как там на вашем фланге? — спрашиваю.

— Танки, гад, пустил… Но морячки ров держат — не отдадут. — И добавляет: — А я танк сама из ПТР подбила… Ага!.. Ну, пока, мальчики!

Она убегает по направлению к маяку.

Самолеты замечает Рыжий.

— Воздух!.. «Юнкерсы»! — рявкает он.

Мигом вылетаем из хатенки и плюхаемся в недорытые щели рядом с навозной кучей.

«Юнкерсы» идут откуда-то из глубины, высоко, прерывисто гудя: «у-у-у». Вначале можно было подумать, что они идут не к нам. Но вот клин, строй, которого они придерживаются, наплывает, близится. Самолеты перестраиваются, образуют круг. Одним глазом, из-под локтя, вижу коричневые обрубленные крылья и хвост с черной свастикой. Вожак ныряет носом. Вой, дикий вой нарастает. Из коричневого брюха вываливаются черные болванки — одна, вторая, третья. Пронзительный вибрирующий свист — я в ужасе закрываю глаза… В голове мелькает: странно, не бомба, а пила… Все громче, все пронзительнее, все острее визжит вокруг. Представляется циркулярная пила с отточенными до блеска зубьями. Эти зубья вот-вот вонзятся в мое беззащитное тело — уже ощущаю холодок стали между лопаток… И я, как собака, начинаю ногтями рыть, рыть землю под собой, чтобы глубже зарыться, отодвинуться от страшных зубьев.