Уильям Эш - Выбор оружия

Томас был настолько убит, что с большим трудом заставил себя возобновить этот долгий, мучительный спор.

— Я ни на минуту не пытался принудить вас защищать то, во что вы не верите, — произнес он упавшим голосом. — Мы оба хотели найти способ прекратить резню. Вы же сами сказали, что только покажете товарищам условия амнистии, а решать будут они.

— Но почему именно я?

— Потому что… да потому что, если за это дело беретесь вы, то это гарантия нашей доброй воли.

— Вот именно! Если я стремглав помчусь в джунгли с вашими предложениями, значит я считаю их приемлемыми.

— А разве не так?

— Да не о том речь. Я вообще не имею права выступать здесь как посредник. Кстати, разве сам факт, что вы мне доверяете, не покажется подозрительным моим товарищам? Как только мне стало, ясно, что я не самый удачный кандидат для исполнения вашего поручения, я начал понимать, что и поручение не служит цели, о которой вы говорили. Причина тут совсем другая.

Томас энергично затряс головой.

— Что за чепуха! Вы забываете, что за выполнение согласованного с вами плана отвечаю я. Я представляю его своему начальству. Я один формулирую его смысл и наши намерения; и уверяю вас…

— Кому нужны ваши намерения? — перебил Фрир. — Или моя честность? Проблемы слишком значительны, чтобы их могли разрешить два человека, пришедшие к соглашению. Так может считать только очень глупый и тщеславный человек, а вы не глупы. Не то что я. Я дал себя убедить, что ценой своего доброго имени получаю редкую возможность спасти товарищей, а на самом деле замарал свое доброе имя хотя бы тем, что согласился на особый режим, который мне предоставил враг. Я теперь слишком далек от своих друзей, чтобы понимать, могу ли я принести им пользу. Но все же, — он слабо улыбнулся, — есть предел и моей глупости.

— Да, вы согласились на особый режим, — с силой подхватил Томас. — Вы предпочли пойти на сделку со мной на основе разумного обмена мнений, а не попасть в руки тех, кто заставил бы вас говорить. Выбор сделан со всеми вытекающими последствиями, и у вас уже нет пути назад.

— Это был не выбор, а только оттяжка. Ведь так удобно было забыть, что в этой обстановке есть только один выбор — между лагерями. Середины нет, и компромисса быть не может. Туда или сюда. Тот, кто считает, что избежал решения, просто на некоторое время скрывает от самого себя, что хотел переметнуться на сторону врага.

— Но вы же прочитали наши условия, — заныл Томас. — Там же предлагается выход, приемлемый для обеих сторон.

— Это невозможно, — Фрир покачал головой. — Не существует политической формулы, которая примирила бы такие различные взгляды. Даже самая либеральная позиция не может быть настолько эластичной, чтобы охватить два противоположных полюса.

— Это потому, что ваши не терпят либерализма. Они не признают индивидуальной совести.

— Мы смотрим в глубь этой вашей совести и видим, что она такое.

— Ну и что же вы видите? — с издевкой.

— Сознание принадлежности к определенной общественной группе. Только и всего. Отдельные личности вроде нас с вами не диктуют условий, на которых готовы служить — каждый своему делу. И это, пожалуй, самый трудный урок для нас обоих.

Но Томас решил, что не даст втянуть себя в бесплодные дебаты. Сейчас это слишком большая роскошь. Время больше не работает на него. Вот уж не везет! Если бы Сен не попался именно теперь или же приказ о переводе Фрира пришел на день раньше, ничего бы этого не случилось. Из-за чистого невезения все его старания идут насмарку. Впрочем, если на позицию пленного могут влиять любые непредвиденные обстоятельства, ему вообще нечем похвастать.

— Знаете, ведь это простая случайность, что вы так заговорили. Если бы я мог сделать все по-своему и вас оставили бы в уютной палате, вы продолжали бы считать себя великим орудием освобождения.

Однако презрительный тон как будто ничуть не затронул Фрира.

— Вероятно, вы правы. Здесь, в этой грязной конуре, когда я увидел имена, нацарапанные на стенах, услышал, как приводят и бросают в камеры других… я, видно, снова почувствовал связь со своими. Я ведь обещал себе, что не допущу для себя особых условий. И теперь это так и есть. Вы говорите, что я случайно сдержал свое обещание. А представьте, что со мной не захотели обращаться лучше, что обращаются, как с ними, и вы не можете этому помешать; представьте, что в ваших силах только оттянуть развязку. Тогда случайностью становится мое согласие в лазарете; сама мысль о том, что мы с вами можем найти общий язык, совершенно противоестественна, и я неизбежно должен был отвергнуть ее, как только все стало на свое место.