Ответа не последовало. Что ж, пленный, пожалуй, достаточно помучался от жажды. Без необходимости не следует применять силу, лучше иметь ее в запасе как вспомогательное средство — особенно теперь, когда любое послабление зависит только от него, Томаса. Он принес стакан воды и глядел, с какой жадностью пьет Фрир, ему даже стало немного не по себе при мысли, как приятно чувствовать даже временную власть над другим человеком. Он вспомнил недавние слова Прайера и на мгновение задумался: интересно, до какой степени жестокости он мог бы дойти, если бы упоение властью взяло верх над природной уравновешенностью? Просто какое-то наваждение: чем лучше он узнавал пленного, тем больше — невольно — открывался ему и собственный характер.
Он взял пустой стакан и поставил на пол.
— Так вы, значит, не вполне уверены? — спросил он, — Сомневаетесь, что они пожелают вас слушать? И потому колеблетесь, да? Но если бы вы уговорили их рассмотреть наши предложения, это было бы явным доказательством того, что они сами готовы идти на мировую. — Опять не очень удачно, пленного тревожит другое. — Допустим, согласие вести переговоры от нашего имени не делает вам особой чести. Но разве это главное? Вам предоставляется редчайший случай, и вы не смеете его упустить. Тем более что никого кроме себя, не компрометируете. Разве это не важнее, гораздо важнее, чем судьба любого отдельного человека?
— Да не в том дело, — голова металась из стороны в сторону. — Совсем не в том… Вы просто переоцениваете мое влияние.
— Вероятно, вы заставили меня переоценить его, — резко сказал Томас, — ведь это была ваша единственная ставка.
— А вы просто уверены: раз я англичанин, значит должен командовать туземцами, — парировал Фрир.
— Пусть так, — досадливо согласился Томас, — но это не относится к делу. Ведь в нашем соглашении и речи не было о том, что вы обязаны добиться успеха. Вам предлагают только попытаться. Хватит, больше Томас ничего не мог прибавить: нельзя же проговориться, как они потом используют добровольное согласие пленного стать парламентером?
— Зачем же вам нужно, чтобы я взялся за безнадежное дело? — Фрир явно верил Томасу и считал своим долгом вести такую же честную игру. — Может быть, я невольно ввел вас в заблуждение насчет моего веса среди них. Так поверьте, единственная моя привилегия — в том, что мне разрешили быть таким же солдатом, как все. — Потухшие глаза на миг сверкнули гордостью. — Хотя если подумать — то, что они захотели меня принять… — голос его пресекся от волнения, — это было… просто поразительно, что ни говори.
— Безусловно, — Томас не показал, что проявление этих чувств неприятно ему. — Но я-то надеялся, что вы с радостью ухватитесь за возможность обсудить с ними все, о чем я вам говорил.
И так продолжалось весь этот знойный, душный день — они точно шаг за шагом карабкались вверх по нескончаемому склону, спотыкались о каждый камень, спорили, опять и опять обсуждали все подробности; общая судьба связала их нерасторжимыми узами, и потому, стоило Фриру усомниться в каком-нибудь пункте, которого они с таким трудом достигли, и оба скатывались вниз; а порой Томас сам терял терпение и силком тащил пленного вперед, как груз на веревке, — тогда снова приходилось возвращаться. Ведь Фриру надлежало быть полноправным участником на всем протяжении пути, чтобы решение, которое ждет их на вершине, было принято им как единственное и неоспоримое.
Нет, в этой картине слишком много движения, подумал Томас в минуту отдыха от словесной распри. Другое дело, если бы они просто мерялись силой или выносливостью. А тут какая-то безрукая, безногая схватка умов: будто оба склонились над листом чистой бумаги и каждый внушением старается записать мысли, с которыми противник должен согласиться; но, увы, как они ни бьются, на листке проступают только лишенные смысла каракули.
Он сидел, развалясь на стуле, под потолком протяжно ныл вентилятор, а пленный вот уже в десятый раз возвращался к одному и тому же вопросу:
— Да ведь разве ваша амнистия не простейший способ раздавить сопротивление? А тем, кто сложит оружие, все равно не разрешат продолжать борьбу политическими средствами.
— В виде особой партии — нет. Но что мешает им примкнуть к любой из признанных правительством групп? Таким путем они по-прежнему смогут пробиваться к своей цели.
— Если бы их цели можно было достичь таким путем, им не пришлось бы уйти в джунгли.
— А если я скажу, что, приняв наши предложения, народ получит все ; ради чего он брался за оружие, вы вправе мне не поверить. — Снова и снова одно и то же. — Послушайте. Мы же договорились, что их методами им не осуществить намеченную задачу. Они не выполнят ее, даже если примут наши условия, потому что их цель — разрушить те государственные институты, которые мы поклялись сохранить. И все-таки разница огромная: ваши друзья останутся в живых.
Читать дальше