Уильям Эш - Выбор оружия

Она старалась говорить шутливо, но его этот тон не мог обмануть.

— Досадно, что вы не сохранили запись. Боюсь, что не помню, сколько я проиграл.

— Может, она где-то и завалялась, — и добавила поспешно: — Ведь не интересно играть, если не расплачиваться, правда?

— Да, когда вы выигрываете. А я всегда в проигрыше.

Она погрозила пальцем:

— Ай-ай-ай, Арнолд. Это же долг чести. . — Увы, я не джентльмен.

— Здесь мы все джентльмены, — засмеялся Шэфер.

— Вот тут-то можно и ошибиться.

— Не будьте циником, — сказала Марго, поднимаясь, чтобы идти в столовую, — хотя бы спозаранку; вечер ведь только начался.

Если бы он был джентльменом, такая девушка помнила бы, кто он по положению, и вела себя иначе. Он всегда вызывал людей на фамильярность, а потом возмущался тем, что они себе позволяют. Ничего, завтра он займется настоящим делом, и то, чего он достигнет допросом пленного, куда важней, чем считаться персоной в этой компании.

Томас вышел на веранду, тянувшуюся вдоль всего барака, и зажмурился от света, такого ослепительного, что контуры предметов расплывались; он висел перед глазами, точно пленка, за которой все выглядело странно обесцвеченным и невесомым. На крытую галерею выходило четыре двери — офицера по связи, адъютанта Лоринга, майора Прайера и самого Томаса, — каждая квартира состояла из двух смежных комнат; ванная находилась в глубине квартиры.

Местность спускалась к реке, и за главными воротами вдоль склона раскинулся город.

От зноя над водой нависла дымка, и сквозь молочный туман едва просвечивали рисовые поля и кромка джунглей на другой стороне реки. Между домами кое-где виднелась колючая проволока, окружавшая зону: она сверкала на солнце, словно изнемогая от жара, который рано или поздно грозил растопить ее. И как всегда, у Томаса внутри все сжалось при виде оскаленных клыков этой изгороди — для него они олицетворяли жестокое твердолобое отношение властей ко всему, что здесь происходит, к событиям, которые все сильней отдаляли его от своих каждый раз, когда он бунтовал против такого отношения. Насколько далеко можно зайти в осуждении официального политического иурса, оставаясь на государственной службе? Есть же какая-то грань, непроходимая, как проволочное заграждение, предел, за которым либо сам подаешь в отставку, либо совершаешь проступок и тебя увольняют. Но, с другой стороны, может быть, он брался не за свое цело, и отчасти из-за тупости командования, а отчасти из-за его собственного упрямства его использовали не по назначению. А теперь после ряда неудач ему, наконец, представляется благоприятный случай, из которого Можно многое извлечь: возникла сложная непредвиденная ситуация, и вдруг рядом оказался он, человек, способный с ней справиться наперекор бюрократической сумятице, а может, именно благодаря всей этой сумятице, так как в нормальных условиях счастливого стечения обстоятельств могло бы и не быть и его место занял бы дисциплинированный служака-середняк.

Лазарет помещался в группе одноэтажных строений, а верхней части лагеря, где были еще одни ворота; дорога от них вела на вершину холма, а оттуда вниз, на бандхал — на этой дороге и попал в засаду грузовик. Загородив глаза ладонью от солнца, он направился К лазарету.

С тех пор как привезли пленного, здесь поставили часового. Томас кивнул солдату и вошел внутрь. В приемной стоял стол майора Прайера с лампой под зеленым абажуром, а сбоку, у стены, старенькая картотека. Помятая форма не прибавляла Прайеру военной выправки, и в скором времени даже зеленые новобранцы начинали звать его просто «док».

Он взглянул на Томаса и потер рукой небритый подбородок:

— Я так и думал, что вы нагрянете, — начал он виноватым голосом. — И пожалуйста, не упрекайте меня за вчерашнее. Я им сказал, что он не готов для допроса; но уж если эти двое пожелали взглянуть на раненого мятежника — не в моей власти остановить их.

— Я никого не упрекаю.

— Вы хотели, чтобы я их выставил; но у меня хватает хлопот и без того, чтобы разбираться, кто из вас старший в данном случае.

— Все в порядке. Мы уже все утрясли между собой. Как он?

— Ничего. Я опасался внутреннего кровоизлияния. Но сегодня утром он чувствует себя прилично.

— Хорошо.

— Знаете, — Прайер перестал заполнять карточку и положил ручку, — я ведь чуть было не дал ему умереть, когда извлекал пулю. Не люблю ставить больного на ноги только затем, чтобы он смог без посторонней помощи взойти на эшафот.