Борис Егоров - Время ранних разлук

— О чем вам еще вспомнить? — спрашивает майор. — Вроде я обо всем уже говорил. Хотя нет, вот один случай.

И наступает тишина. Мы слушаем его чуть нестройную, сбивчивую речь. Боевые эпизоды, в которых он участвовал, для нас не история, не прошлое, а то, с чем, может быть, очень скоро придется встретиться каждому спецшкольнику, или, как мы говорим, сокращенно — спецу.

В комсомольской комнате, бережно завернутое в чехол, стоит знамя. Оно присуждено нашей школе Московским комитетом комсомола. Когда все шесть школ идут по городу на Красную площадь, впереди — наша, знаменосная.

Знамя — наша большая гордость. Надо сохранить его у себя, не отдать соперникам. А соперники — серьезные, постоянно наступают на пятки, отстают от нас всего на несколько очков.

И потому каждый раз, о чем ни идет разговор на комсомольском бюро, он неминуемо возвращается к знамени.

Если мы в чем-то сдали, если произошла оплошность — у нас тревога: останемся ли мы знаменосцами?

Придирчивые судьи и комиссии все учитывают. В последнее время нам не очень везет: не отличились на тактических занятиях, неудачно выступили на соревнованиях по химзащите.

И вдруг — совсем уже ЧП.

Был лыжный кросс. Мы шли десять километров кольцевым маршрутом. Наш одноклассник Троицкий, чтобы «не переутомиться», решил схитрить. Вскоре после старта отстал, а потом, когда все ушли вперед, пересек кольцо по диаметру и стал поджидать товарищей. Первым он, конечно, не пошел, пропустил перед собой десять-двенадцать человек и… снова на лыжню.

Мы кипим от злости. Вызванный на бюро Троицкий молчит, стоит, опустив голову. Спрашиваем:

— Совесть есть у тебя?

— Какая совесть? Он чуть не стал чемпионом мира, только не захотел из скромности, — мрачно шутит Тучков.

Члены бюро говорят, перебивая друг друга:

— Это похоже на дезертирство!

— С того дезертиры и начинают.

Троицкий после этих слов молчать уже не может.

— У меня нога болела. Я бы во время не уложился…

— А так ты уложился, и вышло, что наша школа ни одного очка не потеряла…

— Конечно, — говорит Троицкий, чувствуя, что у него есть хоть какое-то оправдание…

— Не подвел, значит?

— Брось, Троицкий, врать, — взрывается Тучков. — Пей меньше чаю, ешь меньше котлет и не бери талончики у врача на освобождение от физкультуры.

— А что ему эти рецепты?

— Как что? — переспрашивает Тучков. — Поручите мне физвоспитание этого типа. Я из него человека сделаю!

— Постой, постой, Тучков, — говорю я. — Пусть Троицкий скажет, что нам делать?

По толстым веснушчатым щекам Троицкого текут слезы.

— Э-э! Еще нюни распускаешь?

— Что нам делать, Троицкий?

— Ну, накажите меня… Взыскание дайте…

— Хорошо. Вынесем выговор, строгий даже.

— А как с общим зачетом? Судьи не заметили твоего поступка. Комиссия считает, что в нашей школе все до одного показали хорошее время… О твоей проделке узнали только мы. И то случайно.

— Я сказал: накажите меня. А зачем же всю школу?..

— Ты предлагаешь, чтобы мы промолчали?

— Ну да, — снова горячится Тучков, — он обманул нас, а мы должны скрыть все и обмануть других… Мы вроде соучастниками будем.

— И после этого он говорит, что осознал…

В комсомольскую комнату входит Тепляков. Он знает, о чем идет разговор, и, едва опустившись на стул, спрашивает:

— Так что вы, Крылов, хотите делать с Троицким?

— Товарищи предлагают строгий.

— Строгий все-таки не советую. А дальше?

— Напишем письмо в судейскую коллегию. Так, мол, и так, в нашей школе мы обнаружили… вскрыли…

Члены бюро опускают головы, хмурятся.

— Может, у кого другое мнение? — спрашивает старший политрук. — А? Нет? Ну что ж, как ни горько, придется написать. А вы расскажите об этом по батареям, по взводам.

Говорит Тепляков спокойно и даже улыбается. «Почему он улыбается? Откуда спокойствие, если все мы так взволнованы? — думаю я и вдруг нахожу ответ: «Если бы мы были спокойны, тогда бы он взорвался…»

Мы с Тучковым выходим из школы. Морозный, безветренный мартовский вечер. Громыхают трамваи. Кричат мороженщицы: «Кому эскимо на палочке в шоколаде! Кому эскимо…»

Светятся рекламы магазинов: «Одна банка консервированной кукурузы заменяет пять куриных яиц!», «А я ем повидло и джем!», «Снова на экранах фильм «Чапаев»!»

— Сколько раз смотрел «Чапаева»? — спрашивает меня Василий.

— Шесть.

— Я — семь. Но и сейчас бы пошел… Только завтра контрольная. Ты домой?