Иван Падерин - На главном направлении [Повести и очерки]

«Это, наверно, Надя сбила», — обрадовался Костя.

Перед закатом солнца налеты вражеской авиации прекратились. Костя вылез из траншеи и направился к сбитому самолету. «Этот совсем не такой, как тот „юнкерс“, что лежал в центре города весной. Тот был длинный, покрашен под цвет кустов и травы, а этот — кургузый, песочного цвета».

Зачем немцы пригнали сюда такие самолеты — Костя не знал и не мог знать. Если бы он умел читать немецкий текст, что был на алюминиевой пластинке, которую выдрал из кабины сбитого самолета, то ему сразу стало бы ясно, что на Сталинградский фронт прибыли истребители эскадрильи «Сицилия» с африканского фронта. Эти истребители были переброшены сюда так срочно, что их не успели даже перекрасить.

«Ладно, покажу Александру Ивановичу, он прочтет», — решил Костя, кладя пластинку в карман.

По дороге к штабу полка Костя остановился возле расщепленного тополя. Скошенная осколком вершина его теперь повисла на обрубленном суку. А внизу, у корня… кто это? Наверно, раненый…

Костя подбежал, тронул за плечо; под ладонью, сквозь гимнастерку, ощутил холод, пальцы будто прилипли — и он тут же упал на колени:

— Надя?!

Но девушка не отозвалась. Обняв корявый комель тополя и как-то неловко завернув голову, она лежала мертвая. Черное пятнышко — родинка отчетливо виднелось на белой худенькой шее.

Не веря в случившееся, Костя хотел еще раз позвать девушку, но в горле застрял первый слог. А в висках громко и неумолимо стучало: «Нет Нади, нет Нади, нет Нади…»

Костя не хотел примириться с этим и, тряхнув головой, прислушался, но в висках по-прежнему повторялось:

«Нет Нади, нет Нади…»

Костя не заметил, как возле тополя появились боевые друзья Нади. Они пришли проститься с ней. Два зенитчика копали могилу. Лопаты с хрустом врезались в перегорелую землю. Складывая большие комки испеченного грунта, как булыжник, штабелями, зенитчики тихо разговаривали. Костя слышал только обрывки скупых, скорбных фраз:

— Утром музыку слушала, радовалась.

И вот…

В голосах звучала горечь, обида.

— Дайте я помогу, — попросил Костя. — Надя вожатой у нас была.

Зенитчики еще яростнее налегли на лопаты.

— Иди к командиру полка, он в лазарете, — сказал один из них, не разгибаясь. Костя так и не увидел их лиц, только понял, что зенитчики, отдавая последний долг погибшей Наде, не могут смотреть ему в глаза: взгляни — и слезы сами брызнут.

«И угораздило же меня подставить плечо под пулю! И в ноге, видно, осколок. Худшего не придумать: по рукам и ногам связан, — досадовал Титов, глядя на бинты, сжимавшие ему грудь. — Но ничего, мы не такие хиленькие, чтобы от одной пули и паршивого осколка принять стойку „смирно“ в горизонтальном положении».

— Радист!

— Слушаю, — отозвался старшина радиовзвода, которого Титов тотчас же после ранения вызвал к себе в блиндаж санитарной роты.

— Где рация?

— Здесь.

— Что передают?

— Нас ищут. Запрашивают обстановку.

— Что же ответил?

— Вы же приказали молчать, — напомнил радист.

— Правильно, иначе вы по всему свету разнесете: командир ранен. И противник обеспечен хорошей информацией.

— Я так и понял, — согласился старшина.

— Ну вот, а теперь передай: держимся, атаки врага с воздуха не увенчались успехом… Передавай, передавай! — повторил Титов. — На переднем крае особых перемен не произошло… Передал? Теперь возьми карту и передай для командующего артиллерией Пожарского вот эти цифры.

— Он только что запрашивал, куда дать огонь, — сообщил старшина, на секунду оторвавшись от рации, — и про ваше настроение спрашивал.

— Цифры, цифры передавай! — потребовал командир полка.

Его раздражала боль в плече, и он с трудом удерживал себя от резких ответов. К тому же положение дел на переднем крае складывалось значительно сложнее, чем об этом было только что передано по радио в штаб армии.

В минувший день вражеская авиация вывела из строя почти весь состав зенитной батареи, стоящей на прикрытии полка с воздуха. Очень тяжелые потери понесли артиллеристы из противотанкового дивизиона, да и роты, стоящие на переднем крае, заметно поредели. Вышли из строя многие закаленные в боях гвардейцы.

Однако Титов не считал, что полк потерял способность к сопротивлению. Именно теперь надо было всеми мерами вселять уверенность в своих подчиненных — обстановка в Сталинграде тяжелая, значит, чем больше вражеских сил будет привлечено к переднему краю осажденного гарнизона, тем легче будет другим частям, обороняющим город на других участках. Крепко сжав зубы от наступившей боли, Титов на минуту закрыл глаза. «Чем все это кончится? Неужели не поднимусь? Бодрись, бодрись, а полежать, видно, придется…»