Владимир Козловский - Ищу свою звезду

— Странный ты человек, право, — задумчиво произнес Сокол, с неохотой снимая с себя обновку, — говоришь загадками, понять трудно.

— А шевели маленько мозгою… Костюм тебе этот в подарок принес, бригада прислала. Грабари — народ щедрый. Полюбился человек — душу перед ним наизнанку вывернут, последним куском поделятся. Носи, милый друг, на здоровье.　

Виктор почувствовал себя крайне неловко. «Подарок, а за что?.. Что я для них хорошего сделал?»　

— Нет, Игнат Тимофеевич, подарков я не заслужил, без денег не возьму, так и бригаде передай.　

— Ты со своими деньгами не суйся. Знаем, каков ты богач. Говорю — подарок принес, стало быть, бери, не то ребята в обиде останутся.　

— Я, конечно, очень вам благодарен. Но взять не могу... Вы ведь меня и знать-то как следует не знаете...　

— Не беда, узнаем, подружимся. Душа у тебя, Петрович, для нашего брата доступная, ласка к человеку есть, не то что у начальства-то нашего душа, как железка кованая. Звону от той железки много, а тепла ни на грош.　

Увидев, что Виктор сворачивает костюм, Булатов заговорил еще мягче. Бери-бери, говорю. Не девка, чай, тебя уговаривать, — Игнат достал из кармана бархатный, шитый шелком кисет и неторопливо скрутил цыгарку.— Корчуем мы лес, землю от камней очищаем. Богата здесь камнями земля, ух как богата. Мы вчера с Косого участка сорок кубометров набрали. Замерил ты, записал, а потом, как приказал, к Суе свезли да в воду сбросили. А кто, кроме нас с тобой, знает, может, мы в ту реку не сорок, а все пятьдесят кубометров свалили? Пойди-ка посчитай, сколько с бугра воды весною сбежало. Это, брат мой, одной природе известно. Так вот, я и говорю тебе: по-хорошему с людьми жить надо, бригаде моей, стало быть, вместо сорока все пятьдесят записать.　

Булатов лукаво взглянул на Сокола и продолжал:　

Бригада наша, сам знаешь, в передовых ходит. Финнам да карелам за грабарем не угнаться: потому мы сызмальства, как кроты в земле, ковыряемся, привычны. Я на своем веку этой землицы столько перешвырял, что всю Сую засыпать можно, на сто километров дорогу железную выстроить. Прибросить лишок-другой нашей бригаде не грех, да и заметно не будет. Деньги-то, чай, не твои, а казенные. А уж мы, Петрович, в долгу не останемся, одарим, как положено, в обиде не будешь. 　

«Ишь ведь куда повел, хитрец старый!» —с трудом сдерживал гнев Сокол. Он встал, резко захлопнул раскрытую книгу.　

Игнат с опаскою посмотрел на Сокола и, расчесывая пятерней густую бороду, пробурчал:　

— Что, парень, сычом глядишь? Правду тебе раскрываю… Без обмана ни один человек не обходится.　

— Мне до других дела нет,— стараясь казаться спокойным, проговорил Сокол.— А твою психологию вижу… Право, даже больно: ведь я тебя настоящим человеком считал.　

—Да брось ты, Петрович. Подумай, раскинь-ка умом… На что обижаться задумал?　

— Довольно, Булатов. Зачем роняешь достоинство! Человек ты прилежный, работаешь хорошо, каждый об этом знает, а взгляды на жизнь у тебя не советские. Чему меня учишь? Воровать у государства?　

Сокол подошел к табуретке, быстро завернул костюм и подал его старику.　

— Забирай свой подарок, Булатов. Комсомольцы — народ не продажный.　

Булатов кинул косой взгляд на сверток, быстро задымил цигаркой.　

—Оставь. Не вводи во грех, пса, говорю, не буди. Положь — завтра Василь за деньгами зайдет…　

Старик хлопнул дверью и почти сбежал с крутого крыльца.　

— Мальчишка, сопляк, — вполголоса выругался он. — Я ему, как хорошему человеку, удружить собирался, а он меня к ворам причислил, отчитал, будто потаскуху последнюю.　

Ночной свежий воздух охладил Игната, он стал рассуждать поспокойнее. «Напичкали его в школах политикой разной, он и хорохорится теперь. Подожди… Мы тебя еще обломаем, заставим грабарей уважать».　

Дверь Игнату открыла Феня. Осторожно спросила:　

— Как, папаня, взял Виктор Петрович?　

—Не твоего ума дело! — гаркнул на нее Булатов. — Что ты, как сучка бродячая, во все щели нос свой суешь? Ступай, сам двери закрою.　

Старик зло застучал засовом. Феня гордо тряхнула светлой головкой и, не обращая внимания на ругань отца, тихо вздохнула:　

— Я же говорила, папаня. Не такой он…　

— Иди, иди, говорю! — сердито пробурчал Булатов.　

Несколько дней после разговора с Соколом Булатов хмурил клочкастые брови, сопел и сердито покрикивал на сыновей, невесток и дочь. Впрочем, Феню ругал меньше. Иногда даже помогал ей в работе, вышвыривая из канавы непосильные для ее рук камни.