Владимир Богомолов - «Жизнь моя, иль ты приснилась мне...»

ШИФРОТЕЛЕГРАММА

ШТ из ШТАБА 71А.

Подана 23.08.43 г.

12 ч. 20 м.

В целях обеспечения полного и своевременного получения наследниками погибших военнослужащих сумм, хранимых последними во вкладах в полевых учреждениях Госбанка, и для предупреждения возможности злоупотреблений с вкладами этих вкладчиков и их хищений, обеспечить немедленную сдачу вкладных книжек погибших вкладчиков через начфинов частей в обслуживающее учреждение Госбанка в установленном порядке, а также сдавать в полевые учреждения Госбанка хранящиеся в частях вкладные книжки пропавших без вести или неизвестно куда выбывших.

Довольствующим финорганам при ревизии финансового хозяйства войсковых частей обязательно проверять выполнение распоряжения.

* * *

Наутро похоронной команде предстояло осуществить очистку территории бывших боев от потерь: собрать трупы погибших бойцов и офицеров, как переданных своими полковыми командирами, так и других воинских частей, и провести их захоронение.

Представив меня команде, старший сержант Ежов деловито отдает распоряжения: шесть бойцов на двух повозках отправляет прочесывать местность на глубину двух километров и собирать оружие и трупы, четверых снаряжает на кладбище, расположенное в полутора километрах за околицей, рыть могилы.

Хотя за месяцы войны я уже много раз терял своих товарищей и бойцов, но до сегодняшнего дня мне не пришлось своими глазами видеть, как выглядят «массовые потери» в действительности, а не в сводках безвозвратных потерь, ведь ни один из погибших моего взвода не был оставлен на поле боя. Своих бойцов мы хоронили сами, и для меня это были не трупы, а убитые, только что бывшие живыми, которых я знал лично, с именем и фамилией. И каждого погибшего товарища и бойца своего взвода я помнил всю свою жизнь только живыми.

В детстве я даже издали боялся смотреть на мертвецов и поэтому с ужасом и страхом думал о том, что мне предстоит испытать в ближайшее время. Пытаясь внешне ничем не выдать перед Ежовым и солдатами своего угнетенного состояния, я сделал несколько глубоких вдохов, мысленно дал себе установку: «Не боись! Прорвемся!» и отправился с командой на двух телегах собирать тела погибших, оставшиеся невынесенными с поля во время недавних боев, и неубранные трупы после предыдущих.

На лугу и поле, перерытом воронками от бомб и мин, вся земля истоптана, изрыта каблуками солдатских сапог. Убитые лежали в самых невероятных и неестественных позах, в каких их настигла смерть на поле боя или, как говорил капитан Арнаутов, на «поле чести».

На краю бомбовой воронки лежал на спине лейтенант, мой ровесник, с оторванными ногами и зажатым в руке пистолетом: земля вокруг была коричневого цвета из-за пропитавшей ее крови, теплый ветер шевелил волосы на его голове и открытые немигающие глаза смотрели в небо на проплывающие облака. В окопе, в нескольких метрах позади, стоял, навалившись обеими руками и автоматом на бруствер, сержант: у него снесло полчерепа; на дне окопа сидел боец с искаженным даже в смерти лицом и прижатыми к развороченному животу руками, в последний миг своей жизни пытавшийся засунуть в него вывалившиеся кишки, перемешанные с землей.

Солдаты из похоронной команды или, как их называют местные жители, «погребальщики», все с какими-то мрачными лицами, неразговорчивые, одетые, как на кухне, в передники, в резиновых перчатках и сапогах, без противогазов, ходят, ползают, переворачивают тела, достают из карманов убитых «смертники» — черные пластмассовые медальоны, в которых записаны их адреса, — красноармейские книжки, документы, письма, фотографии, снимают с рук часы, с тела — крестики, с гимнастерок — награды, все складывают в свои вещмешки и относят сержанту.

Везде валялись автоматные гильзы, оружие собирали в кучу и оставляли на поле: его забирали бойцы трофейных команд.

Убитых кладут по два на плащ-палатку, тащат к опушке и сваливают в стоящую подводу как бревна, сверху прикрывают брезентом и везут на кладбище для захоронения.

Трупы немцев в черных мундирах, среди которых я увидел почему-то разутого мертвого немецкого солдата с распоротым и уже пустым вещевым мешком, стаскивают в траншею и закапывают.

На опушке леса с множественными следами темно-коричневых пятен крови на листьях деревьев и кустах лежали десятки трупов. Их вид и состояние повергли меня в неописуемый ужас: безглазые, с расклеванными и обчищенными птицами до костей лицами, густо усиженные крупными зелеными мухами. На верхних ветках черных, обгоревших внизу стволов деревьев сидела и караулила стая ворон, при приближении солдат, недовольно закаркав, отлетела и расселась невдалеке, внимательно наблюдая за происходящим. Судя по всему, тела пролежали более семи дней, а выдавшаяся в августе и сентябре сорок третьего года необычно теплая погода способствовала быстрому процессу их распада.