Владимир Богомолов - «Жизнь моя, иль ты приснилась мне...»

Мы обменялись с ним головными уборами, он небрежно надел мою пилотку, затем приладил ее на голове и, улыбаясь, заметил:

— А она мне велика… Мозгов у тебя, очевидно, больше… Что ж, желаю повеселиться!.. Меня Володька тоже приглашал, и телку там для меня уже приготовили, но приходится дежурить… Эх, оттолкнуться бы, но такова жизнь! А я бы с удовольствием составил вам компанию. Мне и без фуражки женщины еще отпускают и не отказывают, даже в пилотке! — пояснил он. — А как у тебя, маячит?

Конечно, последней фразы он мог бы и не произносить: я в этом не сомневался. Было в сказанном что-то обидное, но я так был поглощен предстоящим вечером, жил ощущением чего-то радостного, что это меня ничуть не задело.

Он приятно грассировал. Втайне я не мог ему не завидовать: его внешности, обаянию и приветливости, умению легко и просто строить отношения с людьми и всем нравиться, и эта легкость, с какой у него всегда все получалось, изумляла меня. Не без грусти я подумал о своей деревенской неотесанности.

— Я тебя люблю, Компот, — продолжал Кока, — и как другу хочу вручить «Казбек». Для представительности, для фасона. Пусти им там для понта пыль в глаза!

Он достал роскошную никелированную зажигалку, открыл коробку папирос, посмотрел и протянул их мне:

— Здесь пять папирос. Три можешь израсходовать, а две вернешь вместе с коробкой. Подыми там для фасона, для понта! Как старший офицер.

«Казбек» по табачному довольствию получали только командиры полков и командование дивизии, откуда взялась эта коробка у Коки, я не представлял, но был тронут его заботой и вниманием и, поблагодарив, осторожно опустил коробку в карман.

Меж тем, став серьезным и снова задумчиво глядя вдаль, где по шоссе изредка тарахтели одиночные машины, он спросил:

— Как ты думаешь, Компот, какие проблемы встают перед страной и всем прогрессивным человечеством после окончания войны? Генеральная линия партии тебе ясна?

Не представляя, что подразумевается под генеральной линией партии, что он конкретно имеет в виду, я нелепо улыбался.

— Восстановление разрушенных городов… и всего народного хозяйства… — припоминая газетные статьи последних недель, ответил я. — Забота о вдовах и сиротах…

— Это верно. Ты, как всегда, подкован на все четыре копыта! — похвалил он меня. — Но все же сегодня проблема номер один — изголодавшиеся женщины! Нехватка мужчин лишила их разума, а насытить всех невозможно! Последствия этой всемирной диспропорции поистине непредсказуемы! — озабоченно заметил он.

Я сосредоточенно повторил про себя сказанное им, стараясь запомнить и осмыслить. Я впервые слышал о проблеме с изголодавшимися женщинами, я о ней даже не подозревал и от неосведомленности в который уж раз ощутил некоторую неполноценность. Как шифровальщик, Кока всегда знал больше не только строевых, но и штабных офицеров, я верил ему всецело. Я знал, что такое «дислокация» и даже «диспозиция» — любимое слово преподавателя в училище подполковника Горохова, но что означает слово «диспропорция» — надо было уточнить, выяснить. Ожидая, что еще он скажет, я смотрел на него, готовый запомнить и понять, уразуметь каждую его мысль.

Он отнесся ко мне по-дружески. Я его не просил, он сам дал мне папиросы и зажигалку, и сейчас я ждал от него еще напутственного слова, и он, очевидно, интуитивно это понял.

— Офицер-победитель должен быть готов… все, что шевелится! — наставительно сообщил он, употребив крепкий, означающий весьма энергичные действия русский глагол и, оборотясь ко мне, с улыбкой протянул руку: — И помни: как только — так сразу, — строго предупредил он. — Да поможет тебе фуражка! Желаю успеха! Давай!

Через открытое окно послышались голоса и топот ног. Перегнувшись через подоконник, мы посмотрели во двор. Метрах в двухстах вправо, за геометрически ровными газонами темнозеленой травы и посадками высоких раскидистых кустов уже отцветающей сирени на военном учебном плацу, залитом по-летнему жарким солнцем, маршировали поодиночке и группами в пять- восемь человек солдаты: оттуда доносились крики команд сержантов, пересыпаемые матерными руководительными словечками. Глядя на них, Кока сказал:

— Особое пополнение… Володька их презирает и ненавидит… И у меня к ним должна быть только бдительность. А мне их жаль!

Его красивое лицо выражало огорчение и, пожалуй, виноватость: мол, видишь, я обязан относиться к ним плохо, с бдительностью и неприязнью, а у меня не получается.