Владимир Бээкман - И сто смертей

Их разговор прервал треск подъехавшего к дому мотоцикла. Тут же послышались быстрые шаги на крыльце, и в комнату вошел небольшого роста мужчина в необычном одеянии, подобного которому Орг еще никогда не видел. За плечом у него болталось короткое с прямым магазином оружие. Должно быть, пистолет-пулемет, сообразил Рудольф. Когда мужчина вошел в падающий из окна сноп света, Рудольф узнал бывшего молодого куйметсаского барона, которого он в довоенные годы мельком несколько раз видел.

— Парторг? — спросил фон Ханенкампф, кивнув в сторону Рудольфа.

— Да, из Виймаствере, — ответил Кудисийм и медленно поднялся.

— Шен, — бросил фон Ханенкампф. — Отведи его в амбар пастората к другим. Завтра посмотрим.

Немец не удостоил арестованного более пристальным взглядом, тот был для него совершенно ненужным, лишенным значимости существом, едва ли не просто неодушевленным предметом.

Кудисийм приказал Рудольфу подняться. Поднявшись, Орг обнаружил, что он основательно обыскан, в вывернутых карманах не было ни носового платка, ни спичек, не говоря уже о куреве.

Фон Ханенкампф вышел первым. Кудисийм шагнул в сторону, взял прислоненную к столу винтовку в руки и указал на дверь.

— Чего ты там по карманам шаришь? — спросил он участливо. — Или генеральную линию потерял?

— Папиросы и те забрали, сволочи! — возмутился Рудольф.

— Чего тебе еще табак смолить, — бросил Кудисийм. — Ты небо вдоволь покоптил, пусть теперь другие покурят.

На улице возле крыльца их ожидал фон Ханенкампф. Он велел Кудисийму остановить арестованного и начал давать указания. То, что он не счел надобным скрывать свои мысли перед арестованным, огорчило Рудольфа. Явно он был уже столь бесповоротно вычеркнут из жизни, что с ним больше не считались.

— Как отведешь, возьми лошадь и гони к волостной управе, к полковнику Мардусу. Пусть ведет своих людей сюда. И еще… Было бы хорошо завтра устроить тут в поселке настоящий суд. Чтобы народ увидел, чего стоит быть красным. Полевой суд, пусть полковник подумает.

— Военно-полевой суд, — посчитал Кудисийм нужным вполголоса уточнить.

Фон Ханенкампф не обратил на это даже внимания. С треском завелся мотоцикл, и лейтенант, выпустив в лицо оставшимся чад от перегоревшего масла, умчался прочь.

Время могло быть примерно около полуночи. Над поселком простиралась полная тишина. Темнота нигде не просвечивалась, ни в одном окне свет не горел. Было так душно, что Рудольфу казалось, будто он все еще не может отдышаться после своего бега в поселок. С каждым шагом в голове отдавалась боль. Он напряженно вслушивался. Но и в Виймаствере все оставалось спокойным, больше оттуда не доносилось ни одного выстрела. Неужели они действительно не смогли связаться из волостной управы с городом и помощь так и не пришла?

В амбаре пастората уже находилось с десяток людей. В темноте Рудольф никого не узнал, однако привыкшие к сумраку глаза присутствующих видели его хорошо. Едва щелкнул замок, как кто-то потянул Рудольфа за рукав.

— Орг! Это я, Ормиссон. Как ты им в лапы попал?

— Сдуру напоролся, не сообразил приглядеться, — с досадой ответил Рудольф и коротко поведал свою историю.

— А за мной домой явились, — сказал Ормиссон. — Я и представить не мог, что они так распоясались. Не то бы в лес сиганул. Как думаешь, что они теперь с нами сделают?

— Черт его знает, — парторг не захотел делиться с ним своими худшими предположениями. Оставалась еще слабая надежда, что из волостной управы все же успели при появлении лесных братьев позвонить в уезд и помощь на подходе. Имелась и другая надежда; если им удастся продержаться до утра, прибудет обещанный отряд истребителей и освободит их.

Ормиссон жил в деревне Курни, там у него было маленькое бобыльское хозяйство, прирабатывал он еще и плотницким ремеслом. Земельная реформа прирезала ему небольшой клин, это прошлогоднее приобретение и оказалось теперь роковым. А может, и еще что другое: Ормиссон любил выступать на собраниях. Прилежно и основательно читал газеты, поэтому он никогда не испытывал недостатка в нужных словах. По любому поводу у него имелось собственное мнение, и ему нравилось оглашать его перед другими. Впрочем, всем этим он выделялся еще и до июньской революции, но в те времена его рвение ничьего внимания к себе не привлекало. Активность же при новой власти была явно вписана в перечень грехов Ормиссона.

— Послушай, неужели у них и впрямь силища такая, что ни истребительный батальон, ни милиция совладать не могут? — продолжал допытываться Ормиссон. — Военный наблюдательный пост в поселке вырезали… Лютуют, будто советской власти и нет уже!