Алексей Першин - Смерч

В конце зимы сорок третьего года произошло событие, которое сразу заслонило собой все будничное, обыденное: и трусоватую спесивость Самонова, и неприятное происшествие со Старостиным, и изнурительность многоверстных маршей.

Остатки трехсоттысячной армии Паулюса сдались в плен. Сталинградская битва завершилась блестящей победой. Сообщение об этом вторая рота встретила троекратным «ура».

Незаметно подошла весна. Зацвели подснежники, потом робко зажелтела мать-и-мачеха, взвились в небо жаворонки. Их песня будоражила курсантские души. И солнце, солнце… Оно заставляло бурлить шалые весенние ручьи, радовало людей, поднимало им настроение.

Усложнилась программа, росла нагрузка. Западали у курсантов щеки, сходил юношеский румянец, пушок на верхней губе и подбородке постепенно превращался в щетину, бугрели и наливались силой мышцы.

Занимались, как выразился Буровко, «по тридцать часов в сутки». Уставы, тактика, политзанятия, стрельба, штыковой бой. Та же программа предусматривала и многокилометровые марш-броски с полной выкладкой.

…К берегу Волги ускоренным шагом движется вторая рота. Курсанты истекают потом под тяжестью солдатского снаряжения. Здесь и вещмешок с неприкосновенным боевым и продовольственным запасом, и лопатка, и противогаз, и скатка, и винтовка.

Денису кажется, что он вот-вот рухнет, испустит дух, улетучится, превратившись в пот и пар. Вадим косится на него, поддерживает под локоть. Денис отдергивает руку — еще нянек ему не хватало… Но вот бежать почему-то становится легче. Дыхание выравнивается. Слева от Вадима бежит Самонов. У него закатываются глаза. Вадим на бегу снимает с него вещевой мешок.

— Держись, держись, Самон! Второе дыхание сейчас появится.

— Двадцать километров! — Голос Анатолия полон ужаса.

— Ну и что? — вмешивается Денис. — Прошлый раз пятнадцать… пробежали.

— Отставить разговоры! — слышится голос Козлова.

Командир взвода видит, как помогают друг другу курсанты, и, поравнявшись с ними, подбадривает улыбкой.

Он бежит легко, по-спортивному ровно, сноровисто. Вместо тяжелых ботинок у него на ногах хромовые сапоги. Снаряжение младшего лейтенанта полегче солдатского: пистолет ТТ да планшетка. Только в этом и привилегия командира взвода.

Рота, растянувшись вдоль берега, взбежала на пригорок, и перед курсантами раскинулась во всю ширь сверкающая яркими солнечными бликами могучая Волга. Устали курсанты и все-таки не могут сдержать восхищения:

— Ох, черт! Красиво как!

— Вот она. Волга-матушка река!

И как раз в этот момент силы покидают Леньку, бегущего впереди Дениса. Он заваливается на бок, но Денис успевает подхватить его под руку, Вадим — под другую.

— Самон! Принимай мешок! — говорит Денис.

Анатолий ворчит, но хватается за одну лямку, за вторую берется Кокарев, и бег продолжается.

— Глубже дыши, Капитоша, глубже! — свирепым свистящим шепотом наставляет Вадим.

— Не сдавайся, Капитоша! — подбадривает Денис.

— Один километр остался! — звонко восклицает Козлов, не выпуская из поля зрения Леньку, который уже старается освободиться от опеки друзей.

— Ладно… Прицепились как репьи… Я сам…

— Смотрите, какой… гордый Атос, — не упускает случая поддеть приятеля Денис.

А вот и деревня — конечный пункт марш-броска. Здесь курсантов встречали комбат капитан Коробов и командир роты старший лейтенант Замойляк. Они были полной противоположностью друг другу. Комбата курсанты называли уважительно — Батя. Бородатый, с внимательными и добрыми глазами, он, казалось, помнил каждого курсанта батальона в лицо и пользовался ответной, неподдельной любовью своих питомцев. Говорили, что он не так давно получил партийное взыскание за настойчивые рапорты и просьбы отправить его на фронт. Между тем именно здесь, в училище, Коробов был особенно необходим и даже незаменим. Жизнь будто специально готовила из него незаурядного военного педагога, глубоко разбирающегося в военном искусстве и человеческой психологии.

Замойляк же из-за своей сухости, равнодушия к подчиненным не пользовался их симпатией. Отчитывая провинившихся, он обыкновенно угрожал им отправкой на фронт. Поэтому всем было ясно, что больше всего боялся фронта он сам.

Сперва курсанты узнали командира роты — он был выше комбата и шире в плечах. Почти заслоняя собой капитана, старший лейтенант стоял лицом к приближавшейся роте, заложив руки за спину и широко расставив ноги.