Игорь Николаев - Линия фронта

— Муся при чем?

— Ответит, гад! Я все-ех…

— Сиди, сволочь! — ласково оборвал его Журба, проводя ладонью по губам Костика. Костик отбросил его руку.

— На злых воду возят, — сказал Вадим как будто в поддержку Павлу. — Нервы… К зиме отвоюем и — в санаторий!

— К зиме? — переспросил Павло.

— Раненый оберст ночевал. Твердо уверен. Блиц!

— Темпы, конечно… А где ж его ранило?

— На фронте.

С левой руки зашевелился сонный батюшка, и Павло заспешил:

— Думал, здесь оберста… Шепчут, вчера скинули с насыпи еще две немецкие машины.

— Рымарь, считаю. — Вадим скользнул глазом по блестящему боку пустого графинчика и поднялся. За ним встали все. Один Журба бессмысленно тыкал вилкой в блюдо, и Вадим толкнул его: «Пошли!»

— Приведу твоего Женьку… — сказал Журба, не глядя на Костика. Это прозвучало как бред, на Журбу оглянулись, но он ничего не добавил. Не мог он да и не хотел объяснять, что велено ему отправиться на поиски засевших в Горелом гае красноармейцев. Впрочем, все здесь, кроме Павла, знали, что уже дважды таскали в местечко на допросы лесникову вдову, но ничего не добились.

— Пошли! — приказал Вадим. Он подхватил под руку Журбу и Костика.

— Куда? — машинально спросил Павло. В его голосе послышалась неприкрытая обида и враждебность: его не приглашали.

— На кладбище… — ответил Вадим и нехорошо хихикнул. — Вдовушку пощекотать, Оксану…

Павло держал пьяного сына обеими руками, и обида в душе Павла ширилась — на Вадима, и на Журбу, и на всю свою жизнь…

Жизнь… Каких только коленец не выкидывает она! То лицом повернется к человеку, то задом. Одному все — другому ничего. Вон мать все свои годы крутилась: огород, поросята, корова… Столовников держала, торговать затеяла в Киеве: люди в поле, а она на базар с поклажей. Павло десятки раз промерял с ней босыми, всегда в ссадинах ногами длинный Киевский шлях, и у него ломило спину от одного воспоминания, словно кто-то взваливал ему на плечи знакомый мешок с луком. «Бывайте же друг ко другу благи, прощающе друг другу, якоже и бог во Христе простил есть вам…» — шептал он тогда. Дураку и бог простит!.. Однако же помогал он, бог. Верст за десять от города уже, бывало, сияли золотом маковки Киево-Печерской лавры. Манили, притягивали мальчишку своим блеском и созданным людской молвой ореолом. Еще бы! Сыздавна шел туда и слепой и кривой. Как увидит, бывало, Павлуша маковки золотые, так идти легче, раза два присядут отдохнуть — и базар…

Стоят, они с матерью на базаре, торгуют… Слезы! Несли много, продали мало. Но не зря глазел Павло по сторонам, кое-что он замечал в шумном, нарядном городе. И разгоралась тогда фантазия, кружились перед глазами сказочные жар-птицы.

Время бежало, наступил нэп. Павло неплохо учился в школе, попал в университет. Он был общительным парнем и славным товарищем, но всерьез заниматься науками ему было некогда: слишком много соблазнов раскрыл перед юношей старинный город. Остановить Павла вовремя было некому, пошли компании, вечеринки…

С университетом он распрощался на первом курсе. Вернувшись в местечко, попробовал заняться адвокатурой, ибо с того времени считал себя юристом. Но и тут успех не сопутствовал ему, легкая жизнь не клеилась. Одно время Павлу показалось, что дело в шляпе: женитьба прочила небольшой, но ладный хуторок. И опять беда: хутор-мечта сгорел прежде, чем умер тесть. Забрав жену и только что родившегося Костика, вторично подался Павло в Киев — искать своей доли.

В погребе бывшего Павлова хутора назначил Евгений встречу с Рымарем.

В сумерках, когда Евгений уже дожидался Рымаря, охрана привела в погреб незнакомого человека. Человек слонялся вблизи, будто искал чего-то. «Летучая мышь» высветила желтое очкастое лица задержанного. От неожиданности Евгений привстал с бочки: перед ним стоял Павло.

— Вот так так! — удивился Евгений.

Павло испуганно прислушался к знакомому голосу.

— Племяш?

Когда они остались вдвоем, Евгений спросил:

— Зачем вы здесь?

Павло снял очки. Действительно, зачем он здесь? Что потянуло его на этот давным-давно вычеркнутый из его жизни хутор? Знал же он, что постройки сгорели… Он обвел долгим взглядом мокрые земляные стены, наконец натужно улыбнулся:

— В гости…

Евгений забеспокоился: Рымарь должен был вот-вот подойти и сообщить главное: у кого пристроят раненых. Останется лишь перевезти, и можно в путь. Евгений поправил на бочке кружок и сел.