Василий Соколов - Крушение

На заре неслышно дали тревогу.

Навьючили на повозки мешки с мукой, картошкой, зерном, уложили чемоданы, матрацы, посуду, впору бы оставить листы кровельного железа, тяжелую наковальню, витки проволоки — этот ржавый лом, который невесть зачем возится с осени прошлого года. Громыка настоял опять грузить. Грузить! Три коровы и шесть свинок погнал пастух с двумя вооруженными партизанами немного раньше. И вот уже заскрипели повозки, двинулся обоз.

Грустными глазами провожали их оставленные на задание подрывники и еще группа партизан. Среди них стоял стройный, в гимнастерке, капитан Никифоров. Упросился на задание и Алешка Шмелев.

— Ты, сынок, не хорохорься. Отец у тебя был военный, вот и ты храбришься, — внушала ему мать. — Когда подрастешь, уму–разуму наберешься, тогда и возьмешь свои годы. А пока…

— Хватит, мам… Ну, успокойся… — говорил Алешка.

Он глядел на мать осуждающе–недовольно, будто она и впрямь совестила его в глазах партизан и перед притихшей под березкой Марылькой… Нарочито вытянулся, распрямил спину. Но увидел на лице матери свежие слезинки, подумал о непогашенном давнем горе и сжалился:

— Я скоро вернусь. Не тужи, мам… И не давай Светке козленка обижать.

— Хорошо, сынок. Только попомни… — И мать помахала рукой, а потом, догоняя обоз, то и дело оглядывалась, а сын неподвижно, как солдат, уже стоял в строю.

Приковылял Жмычка в поселок и — прямо к бургомистру. Упал посреди пола, трясется, судорогой исходит. Бургомистр перепугался, позвал со двора полицая. Вдвоем они снесли странника в сенцы, кое–как отходили, дав понюхать нашатырный спирт.

Ввели в комнату.

— Плохи дела… гык… Господин бургомистр, — икая, заговорил Жмычка. — Я с того… гык… свету. От партизан бежал. Не люди, а… гык!

Бургомистр вытаращил глаза, точно перед ним не человек стоял, а спаситель в образе ангела. «Службой моей комендант недоволен. Будто партизанам потакаю. Агентов не завербовал. Вот — живой, сам пожаловал», — тешился бургомистр и тотчас позвонил коменданту.

Комендатура и дом бургомистра размещались на одной улице, но немец почел за унижение идти на поклон, велел доставить ему агента.

По дороге бургомистр пытал:

— Ты, чай, не врешь?

— Господин бургомистр! — взмолился Жмычка, остановясь посреди улицы и громко крича. — Креста на мне нет, ежели брешу. Можете в тюрьму упечь. Дозвольте сразу стопы направить, где у вас тюрьма имеется?

— Тюрем на свободной территории нет. Немцы установили новый порядок! — похвалился бургомистр. — Имеются только лагеря.

— Леший черта не слаще, — ответил Жмычка. — Все равно где ни сидеть, абы за решеткой…

— У коменданта решим, куда тебя определить, — сказал бургомистр, подтолкнув мужика.

— Да не толкайте меня допрежде в пекло! — огрызнулся он. — Я и без вашего вмешательства искалеченный.

— Где, каким образом?

— Суставы у меня гремят, — Жмычка заголил рукав ветхого пиджака, крутнул худощавую, обтянутую кожей руку так, что хрустнули суставы в локте. Жмычка еще в молодости на косьбе поломал руку и теперь радовался, что так получилось. Он показал бургомистру выпирающую наружу кость.

— Не надо. Не казни самого себя, — взмолился бургомистр, боясь, что не доведет агента и до коменданта.

— Как били… Как били… гык! — опять дернулся в икоте Жмычка. — Ничего завидного, ежели попадете к ним. Гык!

Подошли к деревянному дому на каменном фундаменте. Бургомистр на крыльце подал часовому немцу пропуск со свастикой. Часовой пронзительно и брезгливо взглянул на оборвыша–мужика, вызвал заспанного дежурного с желтой повязкой на рукаве, и тот, доложив коменданту, вышел на крыльцо, дал знак вводить.

— Доставил вам обещанную пташку, — кланяясь, проговорил бургомистр. — Так что снимайте с меня грех. Не виноват я, коль долго не попадались.

— Герр… гут! — гортанно воскликнул комендант, пуча глаза на браво поднявшего голову мужика. — Вы есть… добровольно… пошел на немецкую службу?

— Я, господин… как вас величать… Гык! — рыгнул Жмычка, заставив коменданта поморщиться. — Я партизан! — чем еще больше вверг офицера в недоумение.

— Он, господин комендант, бежал из партизанской зоны… По личному убеждению, и я помог сманить, — приврал бургомистр и был рад, что Жмычка при этих словах кивнул.

— Зачем нужно делайт рычать? Нехорошо! — недовольно заметил комендант.

— Они меня били, — пояснил Жмычка. — Добро, живым я к вам явился. А не то на погосте… гык!