Василий Соколов - Крушение

Гофман, избегая его взгляда, отвернулся, морщился, но, как нарочно, калека стоял перед глазами. Раздосадованный, Гофман вернулся назад уселся в отдельном купе офицерского вагона. «Вахмистр доложит сам, а этот безногий… Зачем он приволокся, напоказ, что ли?» — подумал майор. Его начинало угнетать дурное предчувствие.

Заиграл оркестр. Под стеклянным куполом вокзала пронзительные флейты выкрикивали «Дойчланд, Дойчладд юбер алес»3 — и майор Гофман почувствовал, как звуки марша, воинственные и торжествующие, заставляют напрягать мускулы, пружинят тело.

Едва растаяли в воздухе режущие звуки труб, как откуда–то из подземелья тяжко заныла сирена. О крышу ударили осколки. Посыпалось стекло. Майор Гофман не прятался, он чувствовал себя по–фронтовому. Даже высунулся по пояс из окна. Калека не уходил. Он был недвижим. Туловище свисало на костылях, кажется, вотвот рухнет на землю… Но инвалид крепился как мог; ни песня, ни сирена его не трогали. Он вытянул длинную тонкую шею, прилагая, наверное, немалые усилия держать на весу и тело и голову, и смотрел безжизненными, потухающими глазами. Чего было больше в этих глазах — скорби или гнева, майор Гофман так и не понял. Он отвернулся, приподнял раму и задернул окно шторой. Звуки зенитных выстрелов казались теперь отдаленными, глухими. «Хороню, что уговорил Марту не идти провожать. Она бы увидела меня совсем другим», — подумал Гофман и склонился на стол.

В куне постучали, и ирежде чем майор успел пригласить, как она распахнулась и вошел обер–лейтенант Вернер. Он доложил, что и люди, и тыловое имущество погружены, скоро эшелону дадут отправку.

— Вернер, не болела ли у тебя вчера голова? — спросил Гофман с выражением хмурости на лице. И это озадачило Вернера. «Уж не подглядел ли мои лобзанья с фрау», — встревожился он и сообразил, как ответить:

— Нет, герр майор, немецкие офицеры пьют по потребности!

— Ах да, мы пили сколько душе угодно, — усмехнулся Гофман. — Все–таки на войну едем… Это, черт возьми, если обойтись без громких фраз, опасно. Не так ли, Вернер? Ты бывал на Восточном фронте?

— Бывал, и должен сказать: приятного там мало. В начале похода казалось нетрудно: шагали налегке. Песни горланили да напивались похлеще, чем у вас вчера… Потом начали досаждать пули, смертью запахло. Пока дошли до Смоленска, я трех ротных похоронил и дважды личный состав обновился…

— Как же ты уцелел? И не задело ни разу?

— Неделю ходил оглохший. Контузия в голову. — Рудольф Вернер нехотя усмехнулся и опять припоминал: — В ноябре до Москвы дошли… В бинокль разглядывали русский Кремль. Хотели зимовать в столице большевиков. Но вышла осечка. Недаром говорят, что мечты лгут… Снега, морозы лютые. Медведи не выдерживают, зарываются в берлоги и сосут лапы… А мы в летнем обмундировании. Обувь жесткая, смерзалась на ногах. Обсушиться негде — костры нельзя разжечь. Партизаны и кавалеристы ночами беспокоили. Избы сгорели или разрушены. Вот и приходилось, простите за нескромность, сидеть в окопе и тереть друг о друга ляжки.

— Как же ты все–таки? — удивился немало озабоченный Гофман.

— Драпал, — просто ответил Вернер, настолько просто, что майор сперва не поверил: «Офицер немецкой армии и — драпает!.. Нет, это невозможно. Разыгрывает, бес!» — Что, не верите? — в свою очередь, спросил оберлейтенант и озорно сверкнул глазами: — Не такие, как в моем чине, драпали. Повыше гораздо чинами бежали… Недаром тогда Браухича сняли. Да и Гудериан и тот не у дел оказался. Должен прямо сказать — русская армия оказалась под Москвой сильнее нашей и здорово поколотила нас. Что уж тут все только на зиму валить!..

Слушая, майор не переставал думать о калеке. Мерещилось ему повисшее на костылях тело…

— Хватит, Вернер! — перебил Гофман. — Довольно тоску нагонять. Я и так удручен.

— Чем, герр майор?

— Жена, дети… — огорченно промолвил Гофман.

Вернер злорадно усмехнулся:

— Какой смысл тосковать о потерянном! Не я ли говорил вам сидеть в тылу, тем более при ваших резервах.

— Какие резервы? — не понял Гофман.

— С вашим погребком можно всю войну отсидеться дома, — Вернер прицокнул языком.

Гофман о чем–то задумался, усмехаясь своим мыслям.

— Вернер, — наконец спросил он, — тебе нравятся такие женщины, как моя фрау?

Обер–лейтенант растерялся. Усилием воли замял волнение, деланно насупился, не сводя глаз с майора: «Как он глядит! Просто съедает глазами».

— Значит, не нравятся? — спросил, глядя в упор, Гофман.