Николай Краснов - Рус Марья [Повесть]

В другой раз Крибуляк пришел к Самониной, когда у нее сидели мать и дочь Санфировы. Поздоровался. Все ему ответили.

— Мамичка! — обратился офицер к бабке. — Скажите, когда кончится война? Надоело по чужой земле ходить…

— Я не знаю… — уклонилась старая от ответа.

Тогда он к ее дочери:

— Ольга Васильевна, скажи, когда кончится война?..

Та лишь улыбнулась неопределенно.

— А вы спросите-ка вот у хозяйки! — усмехнулась бабка. — Она за словом в карман не полезет… Скажет всю правду!..

— А ну, болшевичка, скажи!..

Марья Ивановна чистила картошку на ужин. Усмехнувшись, озорно стрельнула глазами на капитана.

— Ну что же, и скажу!.. Женщина я прямая… Скажу, а вы меня не застрелите?..

Разыграла полную наивность.

Офицер вынул из нагрудного кармана френча фотографию, на ней две девочки, хорошенькие, кудрявые.

— Гляди, болшевичка, какие красивые деточки! Марженка и Славка. Клянусь ими, что не устрелю, скажи только, когда кончится война?..

Если детьми поклялся, бояться нечего. Сказала тихо, словно бы в раздумье и не глядя на капитана:

— Вот когда мы, русские, прикончим всех вас, гадов, захватчиков, тогда и кончится война!..

Санфировы, словно громом прибитые, не мигая, уставились на Крибуляка: вот так сказанула Самониха! А тот и не знает, что делать, растерялся, кровь густо прилила к его лицу…

Беспокоилась, что капитан больше не придет, а он зачастил. И не удивительно, что вскоре на улице разведчица услышала за собой чье-то недоброе, презрительное: «Капитанша!»

Самонина продолжает свою игру, и он упорно старается распознать: кто же она такая. А разве ее ухватишь — она словно просо в ступе. У нее своя задача — добиться, чтобы он открыл свое настоящее лицо.

С каждой встречей она чувствовала себя смелее, он становился все доверчивей. Словно продолжая прошлый обидный для себя разговор, жалуется:

— Почему на меня цивильные косятся? Что я — немец?!

— А за что вас уважать: вы с немцами пришли…

— Я ведь не сам пришел — силой заставили…

— А кто знает?..

Офицер каждый раз выпытывает, есть ли тут партизаны. Она, конечно, говорит, что нету. А на все другие вопросы отвечает, не кривя душой. А зачем лгать, нужды нет в этом, да и невыгодно: сбрехнешь, на другой день позабудешь, а правда, она всегда при тебе. Много расспрашивал о жизни. Рассказала о своем детстве, о родителях, о сестре и братьях. Показала мужнину расчетную книжку: вот, мол, поглядите, как мы жили до войны! В страду на комбайне муж за один месяц зарабатывал по три тысячи рублей и по сорок пудов пшеницы. На этот заработок можно было тогда купить три хорошие коровы. Гость одобрительно кивал головой.

— Ты — член партии? — спросил.

И на это ответила.

— А почему до сих пор не в партии?

— Потому и беспартийная, что малограмотная!

— Как ты понимаешь Советскую власть?

— Она мне как мать родная!

— Как ты считаешь коммунистов?

— Это мои родные братья!

— За что ты любишь родину?

— За все люблю, всем она хороша! Что может быть лучше родины!..

Не боялась, чувствовала, что не надо от него таиться.

— Да, болшевичка, и лучше моей родины ничего нет! Может, слышала: Злата Прага, Татры, Быстрица, Братислава… Красивые края! — И мрачнел, вздыхая: — Там тоже сейчас фашисты…

Запомнилось, как однажды, слушая о довоенной жизни в Ясном Клину, он надолго задумался, а потом сказал мечтательно:

— Ваша власть — наш народ, хорошо!..

Узнала, что по профессии Крибуляк — оружейник. Когда фашисты грозили захватить Чехословакию, находился в армии, на границе его часть готовилась дать отпор захватчикам, но правительство предало армию, впустив немцев в свою страну без боя. В Россию попал потому, что другого выхода не было: какая-то у него была неприятность. Хозяин, у которого работал, ихний буржуй, провожая, говорил: «Служи честно, в политику не лезь, это приносит несчастье: кто в политику лез, тех перевешали, а кто — нет, те живут». По дороге на фронт решил: словак в русского не стреляет! Что хороший мастер по оружию, утаил, выбрав, как наименьшее зло, службу в охранных войсках. Дома у него престарелые родители, жена, дочки.

Как не понять капитана. В случае, если провинится перед немцами, не только пострадает сам, но и его семья, а это всего тяжелей. Нет, она, Самониха, не такая, чтобы накликать горе на него и на дорогих ему людей. Пусть не беспокоится: если он готов помочь русским, если он будет с нами работать, об этом никогда фашисты не узнают.