Игорь Подколзин - Обвиняется в измене?..

Удастся ли установить личность раненого? Надо срочно дать задание милиции тщательно перетрясти весь жилой сектор и еще раз проверить заводы, — человек не иголка, где-то же он жил, с кем-то общался, пил, ел, спал, его наверняка видели соседи, а если неизвестный в ватнике и серых валенках работал, а неработающему сейчас просто нечего есть, то на службе обязательно заметят его отсутствие. Вот и потянется ниточка и куда-то приведет, но только когда? Время идет, уходит, утекает, как песок между пальцами и пугает этот негромкий выстрел в подъезде. Что он означает, почему хотели убить связного или члена немецкой агентурной группы, несомненно работающей здесь? Почему?

Рассвет застал Семена Слободу в глухом лесу. Сначала небо посерело, словно слизывая свет редких звезд, растворяя их в себе и пряча от глаз человека, а потом этот серый, с каждой минутой усиливающийся свет незаметно начал проникать во все вокруг: четко обрисовал ветви еще голых деревьев, пятна снега под елками, уже распушившими вечнозеленые, колючие лапы, просветы на полянах, подбодрил робкие птичьи голоса, как будто раздвинул шире лесное пространство, скрадывая тени, обещая вскорости пригнать густые, молочно-белые туманы, поедающие остатки нерастаявшего снега, и начать обильное половодье.

На небо пограничник поглядывал с тревогой: светло — это не тепло, а найти беглеца при свете неизмеримо легче, чем ночью, — лес еще голый, за кустиком не спрячешься, не завалишься в густую траву, не скатишься в сырой овраг, поскольку там полно снега, — завязнешь в нем и выдашь себя, оставив приметные следы.

Далеко ли он успел уйти? В темноте трудно ориентироваться, да еще на совершенно незнакомой местности, не имея ни карты, ни компаса, — одна надежда на собственный опыт и знание примет. И не блукает ли он, вертясь, как волчок, на одном и том же месте, раз за разом делая круги и возвращаясь к исходной точке?

В голове противно шумело, болели ободранные ладони, дрожали и подгибались от голода и усталости колени, а перед глазами словно пляшет целый рой разноцветной мошкары, так и мельтешат, мешая смотреть, вызывая приступы неудержимой тошноты и головокружения. Он останавливался, ухватившись рукой за ближайший шершавый мокрый ствол дерева, закрывал глаза, выжидая, пока отступит от горла тошнота и перестанет дико плясать перед глазами рассветный сумрачный лес, пока не уйдет дрожь, и, стиснув зубы, снова упрямо шагал и шагал, с трудом переставляя опухшие ноги. Тощие икры болтались в широких голенищах разбитых, дырявых кирзачей, но стопы раздуло и сжало, как тисками, а каждый новый шаг вызывал неудержимое желание плюнуть на все, повалиться где-нибудь под елкой, хоть в сугроб и забыться, дать отдых измученному телу и усталой душе, смежить веки и провалиться в сон, не надеясь вновь проснуться.

Не может он больше, не может! Нет сил терпеть голод и холод, нет сил идти в неизвестность, а возможно, и прямо в руки поджидающей его на одной из просек или заброшенных лесных дорог погони. У него нет хлеба, нет оружия, нет одежды, нет шапки, — куда он бредет, спотыкаясь, падая и вновь поднимаясь, чтобы через несколько шагов опять упасть и, ругаясь последними словами, приказывать себе встать и двигаться дальше? Как далеко он успел уйти от полотна железной дороги, спохватились немцы или нет? Судя по рассветному молоку, разлившемуся между деревьев, его уже должны давно искать.

Вскоре он вышел к реке — она лежала перед ним, скованная нерастаявшим льдом, отливавшим густой синевой, местами потемневшая, готовая хрустнуть своим ненадежным покровом под его ногой и поглотить усталого беглеца в темной глубине вод, навсегда скрыв его от погони и других людей. Остановившись на берегу, Слобода задумался: надо переправляться, но как?

Спускаться на лед страшно — ненадежен он и коварен, как ветреная, избалованная и взбалмошная баба, да и подточен пробуждающейся к новому лету водой, готовой взломать его и весело понести на взблескивающей под солнцем спине к другой реке или глубокому тихому озеру. Пусть река не широка, а подо льдом кажется больше расстояние до другого берега, но его надо преодолеть, хоть на пузе проползти.

Забравшись в прибрежные заросли, Семен, налегая всем телом на ствол тонкого молодого деревца, попытался сломать его, чтобы сделать себе слегу. Деревце никак не хотело поддаваться. В нем уже пробудились и гудели новые соки, оно жадно и нетерпеливо ждало тепла, набухания почек на тонких ветвях и шума листьев в кроне, теплых дождей и мягкой земли, забывшей про морозы до следующей зимы. И нет ему дела до обессилевшего, измотанного человека, стремящегося к свободе.