Владимир Першанин - Комбат по прозвищу «Снежный Лис»

Пака лейтенант Тихонов возился с вражеским пулемётом и вытирал кровь с лица, «тридцатьчетвёрка» Калугина всадила снаряд в истребитель. Фюзеляж переломило пополам. Вперёд рвался Савелий Голиков, стреляя на ходу.

— Даём гадам жару! — воскликнул Панченко. — Ты скоро там, Федя? Смотри, а то все ордена расхватают.

— Мне, кажись, зуб выбило, — пожаловался лейтенант. — Чёрт с ним, гони вперёд.

Несмотря на то, что уже горели или были разбиты несколько самолётов, а вторая рота ворвалась на лётное поле, начало боя складывалось не слишком удачно.

Во второй роте Савелия Голикова застыли две подбитые «тридцатьчетвёрки». Одна, с разорванной, скрученной гусеницей, продолжала вести огонь из орудия и пулемёта. Но взять нужный прицел командир танка не мог.

Машину обстреливали из миномёта. Мины весом три с половиной килограмма хоть и не пробивали броню, но глушили экипаж грохотом взрывов. Заряжающий сидел на корточках, зажимая уши, из которых сочилась кровь. Его заменил другой танкист, и младший лейтенант накрыл снарядом один из мессершмиттов.

— Бей по командному пункту! — приказал по рации капитан Калугин. — Если прикончим диспетчеров, здесь будет столпотворение.

— Вас понял! — кричал в ответ оглушённый командир танка.

Очередная мина ударила в закрытый люк и отбросила младшего лейтенанта от прицела. Его спас пробковый танкошлем, и упрямый танкист открыл огонь по командному пункту.

Вторая «тридцатьчетвёрка», расстрелянная зениткой в упор, застыла с заклинившей башней. Широкоплечий коренастый сержант бил кувалдой по массивному зубилу, пытаясь выковырнуть застрявший в поворотном механизме бронебойный снаряд. Стрелок-радист и двое десантников прижимали очередями из «Дегтярёва» иавтоматов солдат аэродромной охраны, пытавшихся добить русский танк.

Дымил двигатель, в который тоже угодил снаряд. Огонь удалось погасить, но погибший механик-водитель лежал, накрытый бушлатом. Командир танка, рыжий лейтенант Вася Будник, понял, что машину «не оживить». Надо хотя бы выбить застрявший в погоне оплавившийся от жара снаряд. Тогда он сумеет развернуть башню и открыть огонь из орудия. Лейтенант не мог спокойно смотреть, как немецкие самолёты выруливают на взлёт. Он суетился и давал советы.

— Зубило передвинь. Вот так.

Сержант, весь мокрый от пота, повернулся, чтобы послать рыжего командира на три буквы, но дёрнулся от удара пули и, ахнув, опустился на колени.

— Убили…

Вместе с единственным словом, которое успел произнести смертельно раненый танкист, изо рта потекла кровь, и сержант упал возле своей машины. Зубило перехватил Будник, а второй сержант врезал кувалдой с такой силой, что зубило вылетело из рук лейтенанта, а фиолетовый от окалины снаряд, наконец, поддался.

Василий и заряжающий нырнули в люк. Башня, хоть с трудом, хрустя зубцами, проворачивалась.

— Осколочно-фугасный давай, — весело скомандовал рыжий лейтенант.

— Есть осколочно-фугасный!

Заряжающий не разделял оживления молодого командира. Танк застрял посреди лётного поля, а неподвижная машина — это мёртвое железо. Рано или поздно фрицы их достанут.

Будник не замечал его угрюмости. Лейтенанта даже не расстроило, что он промахнулся в мессершмитт. Ничего, попадёт в цель вторым снарядом! Но второй снаряд лишь переломил колесо и взорвался с перелётом, не причинив «мессеру» особого вреда.

Чёртов «Густав» лежал на брюхе, а пилот, словно дразня Будника, стрелял из двух своих пушек и пулемётов в лёгкий танк Т-70 из первой роты.

— Ещё снаряд! — крикнул Будник.

— Уже в стволе. Слышь, командир, кажись, драка возле танка. Надо глянуть.

— Надо…

На этот раз лейтенант целился более тщательно. Он не заметил, что заряжающий с наганом в руке высунулся из люка. Солдаты из охраны батальона всё же прорвались с кормы к танку.

Стрелок-радист, выронив пулемёт, лежал, прошитый автоматной очередью в спину. У десантника опустел диск ППШ. Он бросился на солдата в долгополой шинели, размахивая автоматом, как дубиной.

Выстрел в упор свалил его рядом с погибшим радистом. Второй десантник, оглушённый взрывом ручной гранаты, пытался поднять автомат. Немец ударил его штыком сверху вниз. Десантник кричал от боли, а немец, выдернув штык, снова вонзил его в живот умирающего.

Заряжающий ахнул, видя, как расправляются с его товарищем.

— Ты что делаешь, сука! — заорал он.

Немец, выдернув штык, тяжело дыша, уставился на русского танкиста. Ствол нагана смотрел ему в лицо. Солдат попятился, виднелся открытый рот и крупные желтоватые зубы. Он вскинул винтовку, но было уже поздно.