Всеволод Иванов - Военные рассказы и очерки

Ага!..

Тра-та-та… Тара-ра…

— Эк его разбирает!

— Постой, а чего через щели — паровозный дым?

— Белые душат дымом, товарищи, бей их!..

— Будя орать-то, дура. Туннель.

— Ого!

— Поглядеть бы туннель-то…

— Ночью?..

— И верно, ночь!

— Светает.

— Товарищи, а ведь за нами — составы со снарядами согласно приказу Пеклеванова. Все как один! Выпить бы ради такого происшествия.

— Мужики, дай ему ведро воды!

— Вам какой: родниковой али озерной, господин?

— Ха-ха!..

Вслед за бронепоездом выскакивают из туннеля составы со снарядами. На крышах вагонов, возле пулеметов, испачканные сажей паровоза партизаны. Они смотрят друг на друга и хохочут…

— Животики надорвем, дьяволы!

— А Никита Егорыч, сказывают, скучный.

— Ну? О жене, поди, затосковал?

— Чего? Теперь ему жен найдется много… Ты какое имеешь право — в морду?

— А такое, что, перед тем как брехать, оглядывайся. Закрой рот, а то еще смажу!.. Я никого не боюсь, я за правду, на меня сам бог рукой махнул.

— О-о!..

— Ну вас, грит!..

— О-о!..

Литографированный Колчак в клозете, на полу. Приказы на полу, газеты на полу…

Люди пола не замечают, ходят — не чувствуют…

— А-а-а!

14-69 — под красным флагом…

— Ага!

Огромный, важный, по ветру плывет поезд — лоскут красной материи. Кровяной, живой, орущий: о-о-о!..

— В Америке — забастовка со дня на день!

— Знаю… Сам с американским буржуем пропаганду вел!..

— Изучили!..

— В Англии, товарищи!

— О-о-о!..

Бронепоезд выскакивает из туннеля и мчится вдоль моря.

В купе Вершинин, Васька и еще несколько партизан играют в карты, в «носы». Выиграл Васька.

— А ну, подставляй нос, Никита Егорыч.

— Ой, испугал! — смеется нехотя Вершинин. Бронепоезд засвистел, остановился.

Песня прервалась.

— Что там? Кто? — спрашивает Вершинин.

Вбегает Миша.

— Нарочный, Никита Егорыч, от Пеклеванова. Восстание — вовсю…

Вершинин закрывает глаза.

— Опоздали?!

— Ревком, товарищи, имея задачей…

— Знаем!..

— Буде… Сам орать хочу!.,

На койке — Вершинин; дышит глубоко и мерно, лишь внутри горит — от дыхания его тяжело в купе, хоть двери и настежь. Земляной воздух, тяжелый, мужицкий.

— Миша! Студент! Шурка! Вы — кто? Машинисты составов со снарядами? Слушайте. Либо мы через пять часов — живы, либо всем нам — конец! Так неужели ж не покажем? Пускай паровозы — в куски, но чтоб довезти. Хватай по дороге уголь, дрова, разваливай дома, но чтоб быть в городе! Страну спасаем, поняли?

— Мы понимаем, Никита Егорыч.

— Доставить!

— И всем составам идти в линию, как к причастью.

— Ха-ха!

— Смеяться будем в городе, в крепости.

За дверями кто-то плачет пьяно:

— Китайца-то… сволочи, Син Бин-у — убили… Я им за китайца пятерым брюхо вспорю, за китайца… Сволочи…

— Ну их к… Собаки…

— Я их… за китайца-то!..

Вершинин выглянул: лисолицый старикашка причитает. Никогда он особенной любви к Син Бин-у не чувствовал, а тут вдруг всплыло. Да, многое всплывает в эту ночь. Какой лукавый, какой нежный взгляд из-под полуопущенных теплых ресниц!

— О-о-о! Иой!

— Сенька, Степка!.. Кикимора-а!..

— Ну!.. Сказку!

Рев жирный у этих людей, — они в стальных одеждах, радуются им, что ли, гнутся стальные листья, содрогается огромный паровоз, и тьма масляным гулом расползается:

— У-о-у-а… У-у-у!..

Бронепоезд 14–69!

— Вся линия знает, город знает, вся Россия… На Байкале небось и на Оби — знают теперь наш бронепоезд.

— Ага!..

Пулеметные ленты на полу. Патроны — как зерна, и на пулеметах сушатся партизанские штаны. На дулах засохшая кровь, похожая на истлевший бордовый шелк.

— А то раз по туркестанским землям персидский шах путешествовал, и встречается ему английская королева…

— Ишь, сука!

— Не мешай.

Слушают все жадно. Мало им, что сами сказку свершают, нет, подавай еще!

Станция. Прохладный ветер дует по перрону от бронепоезда. Луна невелика, к тому же прикрыта облаками, и лучи ее никак не могут пробить насквозь облака, и оттого на станции сумрачно, вязко, как-то печально. В разбитых рамах жужжат мухи, в пустом буфете холодно, гулко, а вся площадь перед станцией — в кострах. За кострами на выжженных улицах — палатки незнакомого вида. О, японцы!