— Щенка надо… напоить!.. — сказал Незеласов торопливо.
Бледноволосый послушно вытянул губы и позвал:
— Н’ах… н’ах… н’ах…
Другой, с тонкими, но страшно короткими руками, переобувал сапоги и, подымая портянку, долго нюхал и сказал очень спокойно полковнику:
— Керосин, ваше благородие. У нас в поселке керосин по керенке фунт…
— И что же?
Солдат молчал. Но глаза его молча говорили: «Керосин дорогой, по керенке фунт, а жизнь солдатская — копейка. Почему же это так, господин полковник? Ведь цену-то вы назначаете!»
— Не спать, мерзавцы, не спать! У тебя, солдат, щеки впали от бессонницы, но ты все же не засыпай. Бодрствуй! Атака! Слышишь, атакуют! Партизаны!
— Товарищи, вперед!
Чей это голос? Неужели Вершинина! А может быть, Пеклеванова? Неизвестно. Зато чей отвечает, ясно. Партизанский, да!
Через пулеметы, мимо звонких маленьких жерл, пронесся и пал в вагоны каменный густой рев:
— О-о-у-о-о!..
И тонко-тонко:
— Ой… Ой!..
Солдат со впавшими щеками сказал:
— Причитают… там, в тайге, бабы по ним!.. Не по нам!
И осел на скамью.
Пуля попала ему в ухо и на другой стороне головы прорвала дыру с кулак.
— Почему видно ему во тьме? — сказал Незеласов. — Там костры. Тут, должно быть, темно. И дым: они выкуривают нас дымом, чувствуете?
Костры во тьме. За ними — рев баб. А может быть, сопки ревут?
«Ерунда!.. Сопки горят!..»
«Нет, тоже ерунда. Это горят костры партизан».
Пулеметчик обжег бок и заплакал по-мальчишески.
Старый, бородатый, как поп, доброволец пристрелил его из нагана.
Полковник хотел закричать, но почему-то смолчал и только потрогал свои сухие, как бумага, и тонкие веки. А у полковника в городе есть невеста… она теперь…
Уже проходит ночь. Скоро взойдет солнце. Невеста читает книгу. Невеста заснула над книгой. Веки женщины влажны от сна…
Бледноволосый солдатик спал у пулемета, а тот стрелял сонный. Хотя, быть может, стрелял и не его пулемет, а соседа. Или у соседа спал пулемет, а сосед кричал:
— Туды!.. Туды!..
«И какую книгу можно читать в эту ночь?»
От горла к подбородку тянулась боль, словно гвоздем сцарапывали кожу. И тут увидал Незеласов около своего лица: трясутся худые руки с грязными длинными ногтями. Обаб?
Потом забыл и об этом. Многое забыл в эту ночь… Что-то нужно забывать, а то тяжело все нести… тяжело…
И вдруг тишина…
Там, за порогами вагонов, в кустарниках.
Нужно уснуть. Кажется, утро, а может быть, вечер. Не нужно помнить все дни…
Не стреляют там, в сопках. У насыпи лежат спокойные, выпачканные в крови мужики. Лежать им, конечно, неудобно.
А здесь на глаза — тьма. Ослеп Незеласов.
— Никогда!
— Как, господин полковник?
— Я говорю, Обаб, что — никогда! Позволить нас выкурить, как комаров?! Ха-ха!
Незеласов схватил трубку телефона.
— Алло! Орудия к бою! По насыпи картечью, первое, второе, третье — огонь! Огонь, черт возьми!
Орудия не стреляют.
Обаб вырвал у Незеласова трубку.
— Картечью им в морду, огонь!
— Ха-ха! Спят непробудно. Оказывается, артиллеристы больше любят сон, чем Россию. Ну и черт с ними! Вы проспали Россию — я отдам ее американцам, японцам, тому, кто дороже заплатит! Обаб, тушите свет.
— Господин полковник… — смущенно забормотал Обаб.
— Взгляните-ка мне в глаза, Обаб. Ну конечно, я сумасшедший! Ха-ха!.. Шинель!
Обаб подал ему шинель. Незеласов взял карабин, набил карманы патронами, сунул за пазуху.
— Дверь открывайте неслышно и ровно настолько, чтобы я мог пролезть боком. Счастливо оставаться, Обаб. Я вернусь часа через два или через час и притащу с собой машиниста из состава, который везет снаряды.
— Ах ты, господи! Как же это я не догадался!
Обаб погасил свет. Открывает понемножку дверь.
Незеласов просунул в отверстие голову, плечо. Шепотом:
— Еще немного…
Выстрел из тьмы. Незеласов падает, бормоча:
— Славно, славно…
Обаб отскочил от двери и прижимается к противоположной стене. Нет сил закрыть дверь.
Дверь начинает открываться все шире и шире, словно сама собой.
— Конец, — пробормотал Обаб. — Видно, ни ордена, ни землицы, ни почестей не получить!
— А встретились-таки, прапорщик Обаб, Иван Аристархович, каратель! Ну, выходи, поговори с мужиками: они тебя ждут!
— Иди!
«Вершинин? Он!»
— Опусти наган! Не твоя очередь стрелять, Иван Аристархович, слышишь?
На мгновение затошнило. Тошнота не только в животе, но и в ногах, в руках и в плече. Но плечо вдруг ослабло, а под ногами Незеласов почувствовал траву, и колени подкосились.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу