Всеволод Иванов - Военные рассказы и очерки

Благодаря ли совету отца, или благодаря каким-либо другим обстоятельствам, но однажды, как раз перед тем, как на каланче с особенным усердием должны были бить восемь, Маша постучала камушком в дверь фанзы, где скрывался Пеклеванов. В сенях послышались шаги. Маша узнала их. Дверь фанзы приоткрылась.

— Зачем ты сюда, Маша? Зачем?

Маша влюбленно и слегка сердито — ласковей надо бы встретить! — смотрела в его бледное молодое лицо. Затем взор ее упал на его руки со следами кандалов, и она, плача, схватила их и заговорила, тяжело лепеча:

— К тебе, к тебе! В тюрьму, в подполье, на каторгу, куда угодно, только бы к тебе, Илья! На Кудринскую заводь даже!

Пеклеванов обнял ее.

— Дорогая, милая моя! Жена моя!

Темной ночью, верстах в тридцати от Кудринской заводи, через село, сожженное карателями, шел с фонарем в руке Вершинин, окруженный несколькими крестьянами. Один из них, шумно дыша, тащил пулемет. Карателей из села выбили недавно, недавно и погасили пожар. Вокруг еще шипели, бросая искры, головешки.

Свет от фонаря упал на лицо мертвеца, лежащего возле сгоревшей школы. Во тьме слышны были рыдания детей учительницы. Вершинин отвернулся и пробормотал:

— А я-то говорил — мимо пройдет война! Вот тебе и мимо. «Война нам не годится!» Кому же она годится? Антервентам, белогвардейщине, карателям? Эй, мужики! — И голос его загремел над пожарищем. — Хватит, поплакали! Собирайся, мужики! Почтенные! Собирай оружие, кто какое может!

На рассвете в его отряд, который придвинулся к Кудринской заводи еще верст почти на пятнадцать, приехало много стариков, выборных от разных сел. Они не вмещались в охотничьей избушке и сидели на земле, возле окна и двери. Вершинин подошел к столу из жердей, на котором Миша-студент разостлал межевую карту.

— От всех назначенных волостей собрались? — спросил Вершинин, кланяясь старикам. — От вас, старики, ждем совета, а от вас, молодежь, — силу.

— Совета хочет!

— Силы!

— Надо обговорить…

— Тише!

Когда все утихли, Вершинин, прищурив один глаз, опять обратился к старикам:

— Ну что ж, мужики, помогайте — надо Расею спасать.

— Надо, надо, — тихо закивали старики.

Слова их искренни, но слегка ленивы. Вершинин, возмущенный этой холодностью, покраснел и, стиснув зубы, сказал:

— Надо, надо… А может, побойчей ответите?

— Да ведь ответили, Никита Егорыч!

— Ну? Кто тут сосновские?

— Мы, Никита Егорыч.

— Сосновцев здесь много.

Вершинин взял холщовый мешок, достал пачку фотографических карточек, завернутых в газетную бумагу, медленно развернул ее и проговорил:

— В Сосновской волости, как раз возле Кудринской заводи, сказывают, начальство отрезало генералу Сахарову пять тысяч десятин земли. Сказывают тоже, он на эту нарезанную ему землю войска привел. Верно?

— Верно, — ответили хором крестьяне.

— Кусок хороший!

— Как не привести войска!

Вершинин продолжал:

— Дал мне товарищ Пеклеванов землемерную карту всех волостей, и вашей — тоже. А там, когда я разговаривал с Пеклевановым, на берегу играл в дудку…

Вершинин, вспоминая разговор с Пеклевановым, задумался, покачал головой, зажмурился.

— Играл там студент Миша, землемер, вот этот.

— Я в Горном институте учился, Никита Егорыч.

— А разве гора — не земля? Земля, только что потверже пашни. Горы умеешь мерить? С чего же пашню не намерить и не разделить?

Громкий голос спросил:

— А разве нам пора делить землю?

Вершинин достает фотографию и показывает.

— Узнаете?

— Каратель!

— Генерал Сахаров!

— Верно, — говорит Вершинин. — Ему отрезано на карте земли столько, что мы его землю вровень закроем его портретом. Так ведь, Миша?

— Приблизительно, Никита Егорыч.

— А говоришь — не знаю землемерства.

Вершинин положил фотографическую карточку на те земельные участки, которые на межевой карте отмечены как собственность генерала Сахарова. Затем он достал другую фотографию и протянул ее Мише.

— Кто тут? Мелко написано, не пойму.

Миша читает:

— Министр земледелия Приморского правительства скотопромышленник Пименов.

— Накрывай его земли. Дальше кто, на этой карточке?

— Атаман Малашин на этой.

— Накрывай!

— Это кто, мужики? Узнаете?

— Купец Баляев Григорий Иваныч.

— Накрывай!

— Это?

— Кулак Обаб.

— Накрывай!

Горько мужикам, печально. С недоумением глядели они друг на друга, со злобой — на карту, всю покрытую фотографиями.

Вершинин сказал, разводя руками: