Василь Быков - Атака с ходу

Нет, я все еще мало что понимал в его измерениях и, недоумевая и досадуя, покорно стоял напротив. Сзади вдоль насыпи уже разбегались автоматчики первого взвода. Слышно было, как Пилипенко с привычной грубоватостью прикрикивал:

- Нэ высовуйся! Нэ лэзь попэрэд батька в пэкло! Чого нэ бачка?

- Вот так! - сказал Ананьев, будто говорить нам уже не было о чем, и крикнул: - Чумак! Ко мне!

Чумак поднялся из цепи и, неуклюже переваливаясь с боку на бок, подбежал к командиру роты.

- А ну ближе! Не бойсь, не укушу! Будешь ординарцем, понял? Я тебя выучу на героя, ядрена вошь!

Чумак молча стоял, явно не соображая, как воспринимать эти слова: всерьез или в шутку. Шинеленка его была уже подпоясана каким-то узеньким, наверно брючным, ремешком, на голову поверх шапки насунута чья-то ободранная каска. И тут я невольно взглянул на его все те же довольно-таки исправные сапоги и почти содрогнулся от четкой и совершенно нелепой сейчас мысли: неужто и действительно сегодня они достанутся мне?

- Васюков, отдай автомат! - распорядился комроты. - И присмотри замполита.

Замполита - пусть, но автомат мне отдавать не хотелось, хотя Чумаку он был, конечно, нужней. С чувством некоторого сожаления я снял с плеча свой видавший виды ППШ, и Чумак торопливо взял его, словно испугавшись, чтоб я не передумал. Правда, разбитый конец приклада ему вроде не понравился, но он тут же закинул автомат за плечо.

Ананьев взглянул вправо, влево - автоматчики вдоль насыпи все в напряженной готовности ждали команды, и командир роты дернул язычок кабура.

- Да, - спохватился он в самый последний момент и перебросил через голову узенький ремешок планшетки. - Держи!

Правой рукой я подхватил на лету ванинскую планшетку. Комроты вскочил на бровку дороги.

- Вперед!

Автоматчики быстро повскакивали и вдоль канавы бросились в сторону речушки. Несколько человек из второго взвода побежали по насыпи. Перед глазами замелькали их раскисшие сапоги, ботинки, мокрые, грязные полы шинелей со спутанной бахромой внизу, и я провожал каждого взглядом, словно навеки прощался с ними.

Кажется, я впервые оказался в положении наблюдателя из тыла, впервые рота пошла без меня, впервые Ананьев повел ее в атаку не со мной - с другим. Конечно, его слова насчет Чумака-ординарца не очень задевали меня (какой там из Чумака ординарец), и все же я не спускал с них глаз, ревниво следя, как они по дороге бежали к мостку, вместе переходили его по балкам. По всему было видно, что этот Чумак слишком уж всерьез взялся за исполнение своих ординарских обязанностей - похоже, и в самом деле поверил, что комроты сделает аз него героя.

Автоматчики полезли в речушку: у дороги уже никого не осталось, вокруг сделалось непривычно тихо и пусто. Гриневич, будто живой, ровно лежал под насыпью, незряче подставив дождю бледное, в темной щетине лицо. Теперь в мою тревогу за роту вплеталось еще и беспокойство за лейтенанта - хотя бы он продержался до отправки в тыл. Сбежав вниз с откоса, я тихо спросил:

- Ну, как вы?

- Васюков, да? Плохо, брат…

- Дать воды?

- Дай немножко.

Воды в круглом котелке, оставленном возле раненого, было немного, да и ту я половину пролил, пока неумело одной рукой поил замполита. Сделав мучительных два глотка, он едва не задохнулся, чем почти испугал меня.

- Ну как?

- Все, хорошо, - справившись с дыханием, сказал лейтенант. - Рота пошла?

- Пошла. На той стороне уже.

Осторожно я поправил на его голове шапку, прикрывавшую от дождя пухлую, неумелую повязку, натянул выше палатку. Состояние замполита мне решительно не нравилось, но что я мог сделать?

- Не надо было вам уходить, - сказал я вроде бы даже с упреком за его недавнюю ссору с Ананьевым.

- Да, не надо. Погорячился. Но этот Ананьев! Не думает, что делает.

- А что он такого наделал?

Гриневич не ответил.

Возможно, я чего-то не знал или не понимал чего-то, что хорошо было известно им, более опытным на войне и в жизни.

Однако с раненым мне не сиделось. Очень тягостно было смотреть на его обескровленное, искаженное болью лицо, к тому же отсюда не было видно роты. Оставив лейтенанта, я взбежал на откос и присел, высунув голову над дорогой.

Дождик все сыпал, все шире расползался туман в лощине, снегу на той стороне речки оставалось немного - рваные сизые пятна на мокром пологом склоне, по которому в третий раз бежали автоматчики. Со все разрастающейся тоской в душе я смотрел, как катастрофически быстро уменьшается в мглистом пространстве коротенькая их цепочка. Давняя, привычная связь между нами рвалась...