Геннадий Гончаренко - Годы испытаний. Книга 3. Разгром

Миронов смотрел ему вслед с обидой и думал: «За что он изругал меня? Поехать доложить комдиву? Нет, это не выход. Пожаловаться в политотдел? Ведь он — коммунист. Но что смотрит комиссар Зайченко? Он хорошо знает обо всем, а вот молчит. А почему, ты думаешь, молчит?»

Грылев снова вошел пошатываясь.

— Тебе чего надо в полку, капитан? Ты что, за славой приехал? Полком, сосунок, командовать задумал? Не выйдет! — закричал он. — Я не тот, чтобы мной мальчишки командовали! У меня жена — дочь генеральская! Понял, дурачок ты этакий?

Миронов молчал, ему был омерзителен этот человек. «Кому война, а этому праздник». Хорошо, что таких немного. Первого за всю войну встретил. Нашел чем хвастаться: женой — дочерью генеральской.

— Ты не гляди на меня так, капитан! Я еще, я себя покажу. Я, если захочу, я все умею. Ты меня еще не знаешь. А ты знаешь, капитан, я тебя в люди могу вывести. Ты можешь меня проводить?

— Меня не на должность провожатого к вам прислали. — А сам подумал: «Дать бы ему, пьянице, по морде и идти скорее спать. Пора уже к этому привыкнуть. Командир не жена. Его не выбирают. В женах и то нередко ошибаются».

Грылев будто сразу отрезвел, уставясь на Миронова.

— Ты гляди, гляди, а ты с характером, мальчик. Это мне нравится. А хочешь, я из тебя… Зн-н-а. — И, посмотрев вокруг мутными глазами, закричал: — Галька где? Где она, стерва?

— Товарищ капитан, — зашептала Ланова, — я не хочу с ним. Уведите его от меня. Не хочу. — И заплакала.

— Пойдемте, — решительно сказал Миронов и взял Грылева под левую руку. Он усадил его в машину и приказал шоферу везти домой. Пока доехали, Грылев, ругавшийся всю дорогу, уснул.

— Оставьте его, пусть спит в машине, — приказал Миронов. «Вот тебе и душа человек, покладистый, хороший, как все его считают, — думал Миронов, возвращаясь. — А выпьет — самодур».

Он приехал ночевать к Ванину. Его встретила пластинка с раскатистым, громоподобным шаляпинским басом:

«Сади во всю силу. Ты пьяный? Не тронь! Не смей! Глуши их, Гаврила! Это же Гаврила-архангел конец миру трубит!»

«О, да это из «Егора Булычева», — вспомнил Миронов. — Чего это он пьяные монологи слушает?»

На пороге стоял старший лейтенант Ванин.

— Это я вас, чтобы привыкали. Наслушались, поди, от Грылева? Заходите, товарищ капитан, ждали вас. Он, как пьянеет, всегда такой. Ну что с ним? Где он?

Миронов посмотрел на стол, где стояла бутылка и лежала нехитрая армейская закуска, и сказал:

— Ничего. Спит. Пойду тоже спать.

— Как же так, товарищ капитан? Ждал вас ужинать. — На лице у Ванина неподдельная обида. Того и гляди, расплачется.

Вошла Ланова. Осторожно прикрыла дверь и прошла, крадучись, с опаской поглядев на окна.

— Ну что с ним? Где подполковник?

— Ничего. Спит.

Она кивнула головой, смутилась.

— Ну, я пошла.

— Нет, нет, Галя, только я тебя не отпущу, — сказал Ванин, но сам смутился и заметно растерялся.

«Ванин, видно, ухаживает за Галей», — мелькнула мысль у Миронова.

Ванин налил Миронову и Гале рюмки.

— А что же себе? — спросил Миронов.

— Да можно и себе, — сел он, сутулясь и не зная, куда ему деть свои длинные руки.

Галя украдкой поглядывала то на Ванина, то на Миронова. «Конечно, Ванина она обожает».

Миронов выпил и задумался. На душе тоскливо и пусто от разговора с Грылевым. Саднило душу, и было обидно. «Неужели все они такие? Идет война, а каждый думает о своем: Грылев — о славе начальника, Галя — как бы выйти замуж за Ванина, комиссар полка Зайченко закрывает на все глаза и смотрит сквозь пальцы, что творится с командиром полка, Крузов собственное самолюбие ставит превыше всего, и на все ему начихать. А я, я что? Я в их глазах — мальчишка. За славой приехал, со всех требую, ругаюсь со всеми, а сам в жизни ничего не понимаю. Ну и пусть так думают. Вот Ванин другой — у него душа как на ладони. Женька — тот наивный малый и рубаха-парень, но и его может испортить Грылев. Но есть у меня светлое и теплое в жизни — Наташа». Он даже обрадовался этой мысли.

Миронов взял гитару и задумчиво запел:

Темная ночь.

Только пули свистят по степи.

Только ветер шумит в проводах.

Тускло звезды мерцают.

«Да, это была любимая песня Наташи». Он пел и чувствовал, будто был с ней наедине, видел ее солнечные косы и чуть грустноватую улыбку.

… Глубину твоих ласковых глаз.

Как я хочу

К ним прижаться сейчас губами.

Галя, зябко подергивая плечами, посмотрела на него печальными глазами, потом снова перевела взгляд на Ванина. Он, поймав ее взгляд, смущенный, прокашлялся и стал снова наполнять рюмки.