Геннадий Гончаренко - Годы испытаний. Книга 3. Разгром

— Товарищи командиры, я принял командование батальоном. Меня послал к вам командир полка. Наша с вами задача — продержаться до подхода подкрепления. Приказ не рассказ. Тот и ответ держит, кто приказывает. Ясно?

— Ясно-то ясно, — сказал долговязый сержант, с маленькой головой и оттопыренными, будто ручки кастрюли, ушами, на которых держалась пилотка. — Но как продержаться? Патронов нет, сутки не жрали, и раненых полно. Одна сестрица всех обхаживает. — Он махнул рукой: — Да что и говорить — воды и той нет, губы ссохлись:

Еж слушал сержанта, не перебивая. Пусть выскажется, раз у человека наболело. Может, что и дельное скажет.

С груды битого кирпича поднялся старшина. Пошатываясь, он пригладил бороду и, кривясь, поморщился.

— Да не слушайте нытика, товарищ лейтенант! Этого нет, того нет, — передразнил он его, гундося. — А кто тут для нас припас готовенькое? Фашисты тебе принесут на подносе? Есть приказ нам держать вокзал, будем держать. Не за тем мы тут вторые сутки бьемся, чтобы отступать. Расплакался, а еще сержант называется.

— Товарищ старшина, да я разве об этом, — перебил сержант. — Говорю, сложная ситуация.

— Не слепые, видим, какая твоя ситуация — передразнил старшина.

— Товарищ лейтенант, я. я.

— Кто хнычет — в того и пуля тычет. Слыхал сержант, присказку: «Не хнычь и не ной, когда в бой».

Все засмеялись.

Лейтенант Еж почувствовал, настало время проявить командирскую власть. Дальнейшие разговоры ни к чему.

— Ну вот что, товарищи командиры, — сказал он, пальцем пересчитывая каждого. — Тут шесть сержантов. Будете командирами боевых групп. Младший лейтенант Егоров, будешь моим заместителем. Командуй танками. Старшина, твоя фамилия?

— Шустов.

— Назначаю командовать батальонными минометами. Тебя, старшина? — обратился он к худощавому, с большими глазами, с плащ-палаткой через плечо.

— Я Печенкин, — ответил тот.

— Вкусная фамилия, — усмехнулся Еж. — Как оно, хлопцы, печенка поджаренная, с грибной подливкой и луком? — Все рассмеялись.

— Не в обиду, старшина. К слову так пришлось. Видать по глазам, проголодались все. Горе наше солдатское: кашу есть — не хочется, а оставить жаль.

— Так вот, Печенкин, назначаю тебя начальником тыла. А, как известно, нет тыла, где же сила.

— Гляди, какую должность отхватил, как по блату.

— Товарищ Печенкин, — сказал Еж, — ваша задача подсчитать и доложить мне, сколько у нас боеприпасов, что есть из продовольствия и медикаментов. Понятно?

— Понятно, товарищ лейтенант.

— В свое распоряжение берите четырех человек. Место для склада подышите в подвале вокзала. Немецкие трофеи соберите. А теперь пойдемте, товарищи командиры, наметим для каждой боевой группы позиции. Оборона должна быть круговой. Куда фриц ни сунулся бы, везде по зубам получит. Оно известно, нет обороны — заклюют и орла вороны.

Еж собрался идти с командирами по боевым участкам, когда к нему подошла санинструктор Наташа Канашова. У нее перевязана левая рука и ссадины на лбу и левой щеке. Глаза усталые.

— Ранены?

— Контужена, когда вокзал брали. Но сейчас ничего.

— Как же быть с вами? Подождите, вот дам задания командирам, отправлю вас обратно в полк, с разведчиками.

— Нет, нет, что вы, товарищ лейтенант. Я никуда не уйду. У меня там столько раненых. Что вы?

— Понимаю, понимаю. Ну что ж, тогда, Печенкин, помогите санинструктору место отыскать для раненых. Медикаментами обеспечить, воды достать.

— Спасибо, товарищ лейтенант, а то я прямо растерялась. Не знаю, с чего и начать.

— Ничего, ничего, сестрица. Мы все вам помогать будем. Никому не дадим в обиду. Вы одна у нас, как королева. Как, хлопцы? — взглянул он на командиров.

Еж распределил бойцов по боевым группам, с одним из разведчиков отослал донесение командиру полка и отправился разыскивать Канашову. «Ну и боевая девчонка. Другие за плечами таких отцов, как у нее, дома сидят, а эта в самое пекло лезет. Тут мужику, и тому страшно, а ей хоть бы что. И подранили бедняжку, красоту на лице попортили».

Наташу Еж нашел в одном из подвалов вокзала. Видно, раньше здесь был какой-то склад. Кругом валялись разбитые ящики, бочки, пустые бутылки. И только вторая половина за деревянной перегородкой, очищенная бойцами, была приспособлена под госпиталь. На полу, на немецких одеялах и красноармейских шинелях, лежали тяжело раненные бойцы. Тусклый свет мерцающей коптилки едва позволял различать людей по белеющим то тут, то там повязкам.