Владимир Дягилев - Медсанбат-0013

Разные чувства одолевали Сафронова: и радостное волнение, с которым он бежал по тревоге, и желание сделать все быстро и хорошо, не отстать от других взводов, и досада, что дело не налажено и валится из рук. Он то бросался помогать подчиненным, то наблюдал за их работой со стороны, то давал указания, то отходил з темноту, скрывая раздражение.

Палатку погрузили вроде бы нормально, к самой кабине, носилки — плохо. Они торчали из кузова, как ложки из стакана.

— Переложить, — приказал Сафронов. — Сложить их аккуратно по бортам.

Он поминутно зажигал фонарик и поглядывал на часы.

— Время еще есть, — сказала Люба, неизвестно почему оказавшаяся рядом.

— Конечно, — согласился Сафронов и ощутил благодарность к этой девушке, её успокаивающему голосу.

— Место у кабины оставьте, — попросила Стома. — Там мы сядем.

— Оставим, сестрица, оставим, — крикнул из кузова Галкин. — Само тепленькое, само мягонькое.

И снова он напомнил Сафронову Михаила Алексеевича — его подопечного в госпитале, в дни учебы на военфаке.

Мысль о Михаиле Алексеевиче, об учебе, о военфаке промелькнула неожиданно и показалась далёкой, почти потусторонней. Здесь, в ночном прифронтовом лесу, был он, был его взвод, было ощущение неизвестности, а там, где-то далеко, почти в сказочном тылу, — свет, громко говорящее радио и все остальное.

— Кубышкин, — прервал свои размышления Сафронов. Он видел, что погрузка окончена, но ему хотелось услышать об этом, хотелось, чтобы все было как положено. — Кубышкин, как дела?

— Да вроде бы порядок. — Отвечайте как положено.

Даже в темноте было видно, как лейтенант передернул плечами.

— Товарищ капитан, погрузка закончена. Приемно-сортировочный взвод к выезду готов.

Сафронов посветил фонариком.

— Уложились. Не расходиться. Иду докладывать, И он побежал к штабу.

Штабной палатки уже не было. Но там, где она стояла, горел свет и виднелась группа людей. Среди стоящих Сафронов издали заметил плотную фигуру корпусного врача.

— Товарищ гвардии подполковник, разрешите обратиться к капитану».

Он доложил о готовности. Лыков-старший кивнул:

— Со мной поедете.

Сафронов был удивлен и огорчен приказанием. Ему хотелось быть со своим взводом, а вовсе не с командиром медсанбата. С чего это вдруг? Но приказание есть приказание.

— Разрешите передать команду лейтенанту Кубышкину?

— Передавайте.

Колонну вёл НШ. Сафронов с командиром должны были ехать на мотоцикле другой, более короткой дорогой.

— К рассвету будем на месте. Все рассмотрим и наших встретим, — объяснил свой план Лыков-старший.

Машины начали выходить на опушку. Запахло бензином. Из-за туч выглянула луна, блеснув на стеклах очков сидящего в одном из кузовов человека. Сафронову показалось, что это был Штукин, и он помахал рукой.

— Покедова, дядя Валя, — услышал он неожиданно дребезжащий басок Чернышева.

И тотчас «хирурги» затянули песню:

Прощай, любимый город,

Уходим завтра в море.

Её подхватили другие взводы:

И ранней порой мелькнет за спиной

Солдатский мешок вещевой.

Припев успели переделать, и Сафронов подумал: «Кто же автор?» Чувства Сафронова раздвоились. Было радостно, что наконец-то он медленно, но верно добирается до цели, и немножко грустновато: покидали обжитое место.

Колонна тронулась, и Лыков-старший сказал:

— Пошли.

В коляске уже кто-то сидел. Виднелись голова и плечи. По волосам, прикрывающим щеки, Сафронов догадался: женщина. И удивился. И еще более удивился, когда подошел и узнал в сидящей Галину Михайловну. Расспрашивать и выяснять ситуацию не было времени. Мотоцикл взрычал. Сафронов успел вскочить на заднее сиденье, схватился руками за резиновое кольцо. И они поехали.

Несколько минут он привыкал к положению, еще напрягался и обхватывал коленями упругое седло, но потом свыкся, понял, что бояться нечего. Машина катила по прямой дороге, слегка подрагивая и потряхивая на выбоинах. Сафронову был виден крутой затылок комбата, околыш его фуражки и мягкий профиль Галины Михайловны, отчетливо различимый в темноте. По обе стороны дороги стоял тихий лес. Он казался не живым, а декоративным, и все вокруг тоже было бы неживым и нереальным, если бы не гудение мотора, не звездочка, мерцающая над головой, не легкий запах пыли и сосны.

Звездочка то появлялась, то скрывалась за тучами, и Сафронову чудилось, что там, высоко над ними, кто-то не отпускает их из виду, мчится с зажженной фарой.