Владимир Дягилев - Медсанбат-0013

— Ты чего?

— Так, товарищ гвардии... Тут поодиночке не надо бы... Тут мало ли чего...

Сафронов промолчал, понимая, что санитар — опытный солдат — прав. «Мали ли чего...»

— Местечко бы подыскать, — объяснил он причину своего выхода. — Блиндаж или землянку.

— Иметца, — отозвался Галкин. — По этому ходу, как раз по дороге к машине.

Над головой прошипела ракета, и Сафронов невольно взглянул на небо. У него на глазах оно осветилось и стало желтовато-зеленым, неестественно ярким. Таким он еще никогда его не видел, потому что наблюдал ракеты издали, а сейчас она висела прямо над ним, словно именно его, Сафронова, желала высветить в эту летнюю напряженную ночь. Это ощущение было настолько острым, что Сафронову стоило немалых усилий не пригнуться и не замедлить хода.

— Сюда, товарищ гвардии...

В нос шибануло запахом крови и гнили. Сафронов осветил блиндаж и увидел несколько немецких трупов, изувеченных и застывших в конвульсивных позах. Видно, кто-то из наших швырнул гранату, и она сделала свое страшное дело.

— Надежно ли? — для чего-то спросил Сафронов, хотя и видел, что блиндаж построен добротно, в расчете на бомбёжку. — Надо будет убрать трупы и навести порядок. Возьми Лебко и действуй.

Когда Сафронов вернулся в землянку, там стояли шум и переполох. В дальнем конце собрались санитары и сестры. Раненые, кто мог, привстали и смотрели в ту сторону.

— В чем дело? — спросил Сафронов.

Подчиненные лишь расступились, но не ответили. Сафронов шагнул через лежащих в проходе людей, учуял запах порохового дыма и увидел мертвого. Сафронов еще при обходе запомнил этого белоголового парня, что лежал с открытыми глазами и молчал. У него была оторвана правая нога выше колена, и культя кровоточила. Сафронов еще подумал: «Подбинтовать в первую очередь», но в спешке и заботе о рассортировке тяжелых забыл сказать об этом сестрам.

— Вот. А что? — виновато произнес Кубышкин.

— Изъять оружие, — сказал Сафронов.

— А надо ли? — донёсся глуховатый голос из темного угла землянки.

По тому, как твердо и уверенно прозвучали эти слова, было понятно, что говорит человек, привыкший командовать. Сафронов повернул голову в сторону говорившего.

— Мы сейчас в особых условиях, — разъяснил глуховатый голос. — Оружие может понадобиться. Только пользоваться им надо против врагов.

Сафронов не успел отреагировать на полезный совет, появился Чернышев:

— Дядя Валя, подавай в операционную. Сколько у тебя срочных?

— Человек десять, а может быть, и больше, Вот отделим их, и я буду знать точно.

— Все перемешалось, — вполголоса произнес Чернышев непривычно серьезным тоном. — Медсанвзвод танковой бригады дальше нас. Хирурги заняли землянку медсанвзвода мотопехотной. Ну, да ничего, не пропадем, — закончил он бодро.

Слова Чернышева заглушили стрельба и лязг гусениц. Они бросились наверх. Подкатила «тридцатьчетверка».

— Тут санбат? — крикнул человек, высовываясь из верхнего люка.

И началось. По траншеям, по ходам сообщения потянулась бесконечная цепочка. Вначале люди двигались к разным блиндажам и землянкам: к госпитальному взводу, к хирургам, но вскоре узнали правильную дорогу — к сортировке. Сафронов едва успевал осматривать. Стома едва успевала записывать. Самых срочных подавали в операционную. Тяжелых переносили в блиндаж. Остальных оставляли в землянке, укладывая на освободившиеся места, а когда мест не стало — где попало. Кое-кто сам забирался под нары. К утру землянку забили до отказа. Ближайшие подступы к ней, все ходы и воронки тоже были полны ранеными.

Двигаться было неудобно. Теснота. Люди буквально лежали друг на друге. По ходам сообщения с носилками в руках можно было проходить только в одну сторону, только медленно и осторожно. Это задерживало и затрудняло работу. Санитары ходили потные, в земляной крошке с головы до ног, с пилотками, сбитыми набок. Им не то что перекурить, отдышаться не было времени.

— Это те не в лесу, — приговаривал Галкин, берясь за носилки с новым раненым. — Зато свету много, Фриц заботу проявляет.

И в самом деле, уловив усиление движения на участке, занятом медсанбатом, немцы осветили небо ракетами и открыли минометный огонь. Привычные к войне санитары не обращали внимания на разрывы, а Сафронов поначалу вздрагивал, вжимал голову в плечи, а потом и он привык, точнее — как-то отупел от всего. Ходил в полный рост.

Поток не прекращался. Когда наступала редкая темнота, всюду, во всех близлежащих к землянке ходах, белели повязки. Хирурги опять работали медленно, и Сафронов терзался все той же мыслью: что делать?