— Я понимаю, что это проблемы организационного порядка.
— Совершенно верно, — поспешил согласиться Кальтенбруннер. — Вопрос о деньгах, фотоаппарате и прочих технических мелочах мы решим в ближайшие час-два. С курьером определимся к исходу дня, этим уже вплотную занимаются. Остается последний и главный вопрос — самолет.
— Я распоряжусь, чтобы тебе выделили машину из моей спецэскадрильи. Уже через час пилоты будут готовы к вылету по твоему приказу.
— Благодарю вас, рейхсфюрер.
— Удачи, Эрнст! Жду доклада, — закончил разговор Гиммлер и положил трубку.
В кабинете на какое-то время стало так тихо, что отчетливо послышалось урчание в желудке Курека. Бедняга пошел красными пятнами и, пряча глаза, силился справиться с некстати нагрянувшим «сосисочным бунтом». Кальтенбруннер холодным, немигающим взглядом уткнулся в его нервно дергающийся кадык и заговорил рублеными фразами:
— Ты все слышал, Вальтер?
— Так точно, мой обергруппенфюрер! — ответил тот и поспешно кивнул.
— Есть еще вопросы или проблемы?
— Никак нет, мой обергруппенфюрер! Остальное я решу сам.
— Прекрасно, Вальтер! Курьер надежный?
— Готовим двоих на всякий случай — для подстраховки. Оба кандидата проверены и не вызывают сомнений.
— Что ж, желаю успеха! Вы свободны.
Возвратившись к себе, Курек вместе с Бакхаузом принялся набрасывать ответ «Иосифу»:
«Все вами затребованное заказано в Берлине. Мы в высшей степени заинтересованы в успешном завершении планов».
После того как радиограмма была отправлена, они вплотную занялись подготовкой курьера. При такой мощной поддержке сверху все вопросы решались с молниеносной быстротой. На аэродроме Темпельхофф уже стоял заправленный под самую завязку «Хейнкель-3» из личной эскадрильи Гиммлера.
В сейфе Курека поблескивал новенький — последнее слово в шпионской технике — крохотный фотоаппарат с великолепной цейсовской оптикой, а к нему десяток пленок, уже заправленных в миниатюрные, хорошо защищенные кассеты. Подобные штучки позволяли даже новичку в шпионском деле в относительно неблагоприятных условиях получить приличные для дальнейшей работы снимки. Что же касается пленки, то она предполагала почти фантастическое качество печати на специальной фотобумаге в закрытой лаборатории РСХА. В общем, механики, оптики и химики рейха не зря потрудились, создавая свой шедевр.
На роль курьера подобрали выпускника Кенигсбергской школы разведчиков-диверсантов, а ранее младшего командира Красной Армии Ивана Бородавко. В отличие от большинства «восточных» агентов, этот оказался на редкость смышленым и особых забот у своих немецких хозяев не вызывал.
Рано утром шестнадцатого июля Курек смело доложил шефу о готовности к выполнению операции и получил от него «добро».
В Москву тут же была отправлена срочная радиограмма:
«В ночь с 16 на 17 июля в районе Егорьевска высадится наш курьер Иван Бородавко. На нем будет форма старшего лейтенанта-пехотинца. Он доставит вам фотоаппарат, чек на 25 тысяч долларов и 10 тысяч фунтов стерлингов наличными. Встречайте его так же, как и Гальфе, в 13.30 у киоска».
Как и следовало ожидать, 17 июля 1944 года стало последним днем на свободе предателя Ивана Бородавко. Ровно в тринадцать тридцать с пунктуальностью, которой мог бы позавидовать истинный ариец, он был арестован контрразведчиками СМЕРШ. Но ни Курмис, ни Курек, ни сам Кальтенбруннер об этом не догадывались. Лучшая агентурная группа «Цеппелина» — «Иосиф» — по-прежнему оставалась вне подозрений. Двадцать первого июля ее радист сообщил в Берлин:
«Друг прибыл к киоску в 13.30. Привез все! Материалы сфотографированы. Всего 97 листов в таблицах».
В ответной радиограмме Курек не скупился на благодарности:
«Ваши действия достойны наивысшей похвалы! Желаем успеха! Заберем вас как только возможно».
На этом связь временно прервалась, о сроках отправки спецсамолета с особой группой на борту «Цеппелин» ничего не сообщал.
Эти последние июльские дни сорок четвертого года стали самыми напряженными за все время ведения радиоигры. Время словно застыло для контрразведчиков. В томительном напряжении они ждали ответного хода противника. Расчет Абакумова, Барышникова и Утехина оправдался только двадцать восьмого июля. В Берлине наконец готовы были рискнуть ради тех сведений, что добыл московский агент.
Радиограмма гласила:
«Самолет наготове. В ближайшие дни заберем».
Читать дальше