Александр Письменный - Фарт

Не он, а она прежде всего хотела этого. Но и она не была виновата в том, что случилось в конце концов. Ей слишком скучно жилось. Так думал Муравьев. И, думая так, он испытывал желание рассказать о случившемся Соколовскому. Ему казалось в эту минуту, что Соколовский простит его и начнет как-нибудь иначе жить с женой.

По аллее прошли две женщины, оживленно болтавшие о каком-то Владиславе Степановиче, который был чудесным малым и работал в Москве на кинофабрике. Когда женщины прошли мимо, Муравьев почувствовал, что ничего не сможет сказать Соколовскому. Именно это теперь тяготило его, усиливало чувство вины перед обманутым Соколовским, и думать о Вере Михайловне было неприятно.

Он поднялся и от нечего делать пошел в читальню.

В читальне за библиотечным прилавком громко разговаривали. Это никому не могло помешать, так как, кроме трех мальчишек, разглядывавших в журнале фотографии Чкалова и Байдукова, недавно совершивших свой замечательный перелет, в читальне никого больше не было.

Центральные газеты Муравьев видел утром, поэтому, подтянув к себе номер «Огонька», он, не перелистывая, раскрыл его на последней странице, где помещались кроссворды. Но кроссворд оказался слишком легким. Нужно было быть совершенно тупым человеком, чтобы задуматься над таким определением: «невнятная речь у маленьких детей», разгадка которого состояла из пяти букв. Он стал прислушиваться к разговору за прилавком.

Пожилая библиотекарша жаловалась, что уже два месяца без движения лежат невыкупленные книги.

— Каждый день хожу в горсовет, вы же знаете. Звонила Абакумову, ничего невозможно добиться, — в ответ сказала собеседница.

— Что же они говорят?

— Говорят, нету средств. Смешно даже подумать: двести пятнадцать рублей — и нету средств.

— Просто возмутительно, — сказала библиотекарша.

— Своего-то я добьюсь. Жаль, что столько времени и сил приходится тратить по-пустому, — сказала другая.

Муравьев обернулся и в говорившей узнал Турнаеву. «Всеведущая блондинка», — подумал он, и ему захотелось с ней познакомиться. Но, выйдя за Турнаевой из читальни, он не решился подойти к ней — такой решительной деловой походкой направилась она к горсовету.

Все дни Муравьев был слишком занят, чтобы позаботиться о своем благоустройстве, но в выходной день, очутившись у себя в комнате, он снова подумал о том, что хорошо было бы переселиться к кому-нибудь в семейный дом. Ему осточертело одиночество. А Подпалов после сигнала с автосборочного завода и переброски в новомартеновский цех Шандорина сторонился Муравьева: видимо, чувствовал какую-то неловкость. Поэтому на его общество теперь нельзя было рассчитывать. Муравьев попробовал читать, но книга показалась ему неинтересной, и, одолев несколько страниц, он закрыл ее. Наступил вечер. В парк идти не хотелось. Делать нечего, он решил поужинать в одиночестве и лечь спать. Он достал из чемодана плоский флакон старки, хранившийся про запас, из ящика письменного стола выгрузил колбасу, масло, хлеб и приготовился разгонять тоску наиболее простым и шаблонным способом. В это время постучали в дверь. Он прикрыл свои припасы газетой, пригладил волосы и крикнул:

— Войдите!

Дверь открылась, и в темной прорези двери он увидел Турнаеву. Белокурая, розовощекая, в коричневой шифоновой блузке и кремовой юбке, она стояла и смотрела на него. Он вскочил и, шагнув к ней навстречу, приветливо заговорил:

— Входите, пожалуйста, прошу вас.

— Моя фамилия Турнаева, — сказала она, улыбаясь, и протянула руку.

— Знаю, слышал о вас чуть ли не в первый день приезда, — ответил Муравьев и тоже улыбнулся.

— Чуть ли не в первый день? Убийственно! Обо мне говорят здесь как о городской достопримечательности. Как о механизированных бойнях или о новой гидростанции на какое-то особое количество киловатт.

— Не надо преувеличивать, — сказал Муравьев, — но действительно у вас знатная фамилия, по крайней мере в масштабах Косьвы. Садитесь, пожалуйста.

— Это вы о нашей Катеньке? Да, она весьма приумножила славу семейства Турнаевых. Знаете, никто не ожидал, что она достигнет таких успехов. Для всех было полной неожиданностью. Пойти на завод — да кем? Станочницей! Такая тихая, нежная была девушка…

— Старая истина: в тихом омуте черти водятся.

— Что же касается меня, то должна сразу сказать: мой визит к вам совсем в духе гоголевского городничего. Я пришла узнать, как вы устроились, в чем нуждаетесь…