Александр Письменный - Фарт

— Черт с ним, Иван Иванович. Вы не волнуйтесь. Такой директор долго не просуществует. Такие люди вроде мотыля. Покружится, посверкает, а на другой день — глядишь, он уже ночует кверху лапками.

— Ладно, не будем говорить попусту, — сказал Соколовский.

В это время в конторку ввалился парень с лицом, запорошенным серой пылью. Одна нога его была обута в лапоть, другая в сапог. Он поглядел на Соколовского, потянул в себя носом, подумал, снял баранью шапку.

— Я до вас, товарищ начальник, — сказал он и качнул головой в сторону Шандорина. — Чого ваш майстер на мене кричить? Я ему не подчиняюсь. Я транспортного отдала чоловик.

— Чего тебе надо? — спросил Соколовский.

— Нехай он на мене не кричить. Я ему не подчиняюсь.

Соколовский надул щеки, страшными глазами посмотрел на парня и заорал:

— Чего ты мне голову крутишь? Ты транспортного отдала чоловик? Иди и жалуйся транспортному начальнику. Чтоб твоего духу здесь не было!

В ярости он ударил кулаком по столу. Конторские счеты, стоявшие на столе у стенки, грохнули и скатились на пол. Парень хмыкнул носом, поглядел с удивлением на Соколовского, надел шапку и попятился к двери, шагая ногой в сапоге и подтягивая к ней ногу в лапте.

Соколовский схватился руками за голову и зашагал по конторке.

— С ума сойду! — стонал он, мотая головой и сжимая ее обеими руками.

Непродолжительное похолодание снова сменилось сильной жарой. Днем в тени термометр показывал тридцать восемь градусов. В новом мартене шутили, что господь бог с ними заодно — без разрешения директора повышает тепловой режим.

Господь бог повышал тепловой режим, но новомартеновский цех, видимо, был ему все же неподвластен, в нем пока что ничего не изменилось.

Как-то Муравьев условился с Соколовским, что на следующий день возьмет выходной. Проснувшись утром, он решил все-таки заглянуть на завод, — на пруд идти было рано, а кроме пруда, утром некуда было деваться. Три дня назад Шандорин просил его просмотреть электромоторы завалочной машины, потому что механик все не удосуживался сделать это сам. В рабочее время Муравьев был слишком занят, сейчас было удобнее всего выполнить просьбу Шандорина.

Он оделся, позавтракал дома и пошел на завод.

На печах недавно окончили завалку, машина была свободна. Муравьев подозвал Сонова, и вместе с машинистом, втроем, они принялись за работу. Не успели они открыть капот первого мотора, как снизу, из цеха, прибежал Соколовский и, сердито наморщив лоб, закричал Муравьеву:

— Опять в цехе? Вы что же, на летнюю практику сюда пожаловали? Отбарабаните три месяца — и домой?

— Откуда вы это взяли, Иван Иванович? — спросил Муравьев.

— Так на большее вас ведь и не хватит. Впрягся так, точно у него горит земля под ногами.

— Ничего, они молодые! — сказал Сонов. — Молодым все нипочем. У меня сынишка мертвую петлю делал на качелях — да с самого верха вниз головой ка-ак даст! Шесть суток ни бе ни ме сказать не мог. Кровью кашлял. А сейчас отошел, говорит, надо поступать в летную школу, в летчики.

— Я про корову, а он про огород, — сказал Соколовский, махнув на Сонова рукой. — Константин Дмитриевич, неудобно получается. Помните, вы мне делали замечание, что я занимаюсь чужими обязанностями, а теперь мне приходится об этом говорить. Кроме того, как вы не понимаете, мне приходится тянуться за вами, а жена сердится, что я не беру выходных. Войдите в мое положение.

— Некогда брать выходной, честное слово. Так получается, — сказал Муравьев. — Вы начальник, вы и берите.

— Константин Дмитриевич, это смешной разговор. Мы же здесь не театральные герои. Думаете, попали в Косьву, так для вас света, кроме цеха, нет?

— Но, Иван Иванович, это смешно, ей-богу…

— Вот именно, что смешно. Сегодня у вас выходной, прошу пользоваться. У нас теперь здесь много начальников. — И Соколовский покосился на Шандорина, поднимавшегося на завалочную площадку.

Муравьев засмеялся и сказал:

— Дайте хоть с завалочной покончу. Я обещал Шандорину.

Машинист завалочной машины помалкивал, а Сонов, укоризненно качая головой, сказал:

— Константину Дмитриевичу говорили, что вполне можно положиться на механика, так они не слушают.

— Я видел сейчас механика, — сказал Шандорин, подходя к ним, — он сегодня займется завалочной. Дал честное слово.

Отступив на шаг, Соколовский сложил руки перед Муравьевым и произнес трагическим шепотом:

— Офелия, иди в монастырь!..