Александр Письменный - Фарт

Как они будут работать, как они будут жить, если вдобавок ко всем неполадкам в цехе начнутся раздоры?

Теперь Муравьев успокоился. Шандорин, по-видимому, был прекрасный человек, держал себя очень корректно, и Соколовский тоже был спокоен и ничем не высказывал своего недовольства. «Ничего, как-нибудь уживемся», — подумал Муравьев.

Он подошел к эстакаде и закричал:

— Гражданин «Успеешь», давай швидче. Плавка перестоится.

— Та мы ворочаем, чего зазря горло драть! — ответил с эстакады ленивый голос.

Как только открывалась заслонка, Шандорин и Соколовский мелкими шагами подбегали к печи, согнутыми руками защищая от жара лица, быстро подносили к глазам синие стекла и смотрели на пламя. Сквозь синее стекло пламя казалось белым; белым казался расплавленный металл, белым и жидким — вроде сметаны.

— Воздуху хватает, — сказал Шандорин и поднял с пола прутик от метлы. Он поджег прутик, сунув его в отверстие, через которое шла завалка, а затем поднес к низу отверстия. Пламя потянулось в печь. — И тяга правильная.

Соколовский надул щеки и помрачнел. Муравьев заметил это. «Ему не нравится, что Шандорин проверяет работу печей», — подумал он.

Они подошли к третьей печи. Здесь недавно кончили выпускать металл и теперь шла наварка пода. Шлак и металл во время плавки разъедают под и откосы мартеновской печи. Поэтому каждый раз после выпуска металла сталевары заделывают изъяны в огнеупорной кладке. Заслонка была поднята. Пустая, но раскаленная внутренность печи светилась беловато-красным влажным и гладким пламенем. Ярко-рыжий парень с распутными рыжими глазами бросал лопатой на длинной рукоятке мелко искрошенный доломит. Другой рабочий, напялив на глаза синие очки, разравнивал доломитный песок длинным скребком.

Шандорин поднес к глазам синее стекло и так близко подошел к рабочему отверстию, что Муравьев протянул было руку, останавливая его. Шандорин спокойно оглядел раскаленное нутро печи, потом повернулся и сказал:

— Хорошо, я возьму эту печку.

Снизу поднялся на завалочную площадку сталевар Сонов; он работал на втором номере, где шла сейчас завалка.

— Почтение Степану Петровичу! — сказал он, приподнимая кепку. — С нами будете работать?

— Совершенно верно, — сказал Шандорин.

— Будем, значит, соревноваться. Очень приятно! — сказал Сонов.

Он надел вместо кепки войлочную шляпу и прошел к своей печи. Шандорин, качнув головой в его сторону, сказал:

— Не советовал бы я старику уходить во время завалки, если он предполагает соревноваться.

Соколовский сердито засопел, и Муравьев перевел про себя: ему не нравится, что Шандорин критикует старых рабочих.

Но это было просто недовольство, некоторое раздражение, это не могло предвещать ссоры. «Ничего, все уладится», — думал Муравьев.

Чтобы следить за наваркой пода, Шандорин остался наверху, а Соколовский и Муравьев пошли обратно к ремонтирующейся печи.

— Видите, что делается? Герой труда уже недоволен нашими старыми мастерами, — не утерпел Соколовский.

— Не обращайте внимания, Иван Иванович. Шандорин держит себя корректно, — сказал Муравьев.

Часа через два наварка откосов и пода была закончена, нагрев печи увеличили. Чтобы приступить к завалке, Шандорин передал печь первому подручному и спустился в конторку.

— Беру третий номер. Печка приличная, мы столкуемся. Требуется одно — наладить завалочную машину. Она работает, на мой взгляд, в стиле российской «Дубинушки», а это нам не подходит. У нас стиль будет другой.

— Думаю, вы знаете, мы не раз говорили о завалочной машине, — сказал Соколовский.

— Я знаю одно: раз Абакумов меня сюда послал, он обязан создать условия.

— По-моему, директор смотрит на это иначе. Ведь вам захочется и тепловой режим поднять?

— Какое нам дело, как смотрит директор? Может, он, когда сидит у себя в кабинете, себе в пуп смотрит? — Шандорин сгорбился, изображая директора.

— Сделаю все, что смогу, — сказал Соколовский.

— В завалочной машине нужно электромоторы пересмотреть. Все дело в них, — сказал Муравьев.

— Ну, пусть механик и посмотрит, — сказал Шандорин.

— Три года ждем, — заметил Соколовский.

— Ну и завод! — сказал Шандорин. — Прямо океанский пароход во время кораблекрушения. Но я все же начинаю завалку. Погибать, так с музыкой.

— Валяйте, — отозвался Соколовский, — ни пуха вам, ни пера.

По охотничьей привычке Шандорин отругнулся, затем козырнул и отправился на завалочную площадку. Соколовский забарабанил пальцами по столу, потом поднялся, посмотрел на восьмигранные часы и сказал Муравьеву: