Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

Именно с того времени, как произошёл грех падения человека до уровня животного, который позднее великие путаники семиты переименовали в «грехопадение», началась человеческая история. Потому что началось движение распада. До той поры люди жили в мире и согласии, им не было нужды творить историю, потому что над человеком не было никакой власти, кроме власти Бога, воплощённой в каждом Роде во власти отца над сыном. И власть эта была естественной и означала одновременно защиту, оберег. Но как только люди совершили грех падения до животного мира, они стали искать власть иную, восстав против Рода своего. Возникли государства. И одно пошло на другое. Начались войны и распри. Усобицы и братоубийства. Это стало предметом истории, писанной на упрощенных языках разделённых между собой народов особыми людьми. В разные времена их звали жрецами, философами, историками. Некоторые писали подлинное. Большинство оказалось вовлечёнными в политические распри падшего во грехе человечества. Они объявили честное меньшинство сказочниками, а их писания либо сказками, либо мифами. За несколько тысячелетий история оказалась столь искажённой, что подавляющее большинство людей о ней не имело никакого представления.

В уходящем веке были столь страшные войны за обладание властью, что и безнадёжно ослеплённые фальшивой историей и находящиеся в плену ложной власти люди ужаснулись. А все церкви, возникшие при падших во грехе властителях на обломках древних знаний, оказались бессильны противостоять злу всеобщего братоубийства. А великие путаники семиты поторопились объявить о скорейшем пришествии своего главного властителя, в которого поверили, слушая своих учителей, по неведению либо сознательно скрывавших подлинную историю. Поэтому нежить ополчилась на уничтожение остатков древнего знания, в каком бы виде и в чьих бы руках они не находились. То немногое, что уцелело и укрыто в архивах и музеях, выкрадывается и ритуально сжигается. Что не горит, разрушается. Скоро та же участь постигнет последнюю богатую коллекцию Багдадского музея, для чего развяжут войну.

Наш Род, сын мой, один из многих, кто хранит разделённые на части знания древних. Как ты понимаешь, хранить всю совокупность знаний в одном месте в условиях войны на истребление живого нельзя. Сокровища нашего Рода, передаваемые от деда ко внуку, – Чёрная Книга, фрагмент копии которой ты держишь в руках. Много веков она сохраняема. И тебе надлежит сохранить её для того, чтобы сын твой, коему надлежит вскоре родиться, стал ее Хранителем и толкователем. Тогда как ты ее Воин-Хранитель. Книга переходит от деда к внуку много тысяч лет. Через поколение. Вторая же пара поколений через одно обеспечивает защиту нам, Хранителям. К началу века XIV родовой закон был едва не утерян. Усобица на Руси смутила многие умы. Вот тогда и был положен священный камень в дольмен. Но смятение умов в нашем Роду было преодолено меньше, чем за четыре поколения. Во времена святого Сергия Радонежского нашим предком по имени Доля был принят родовой обет. По обету никто в Роду, сын мой, не может быть ни политиком, ни царедворцем, ни известным миру общественным деятелем. Наша доля – оставаться в безвестности до поры. Вот почему в своё время я оказался вынужден уйти из дома. И потому же я не порвал связей с тобой, хотя и поддерживал их очень слабо. До поры я не мог быть ближе к тебе. Этим я поставил бы под угрозу и сокровища, и наши жизни. И ещё долго нам с тобой, сын мой, не суждено соединиться. И неизвестно, суждено ли вообще. Тебе суждено пережить многое, по достижении твоим первенцем восьми лет тебе и его матери предстоит с ним расстаться, как и я был разлучён с моими родителями.

А чтобы тебе стало понятно, каковы ценности, хранимые нами для грядущих поколений, часть из них я скопировал и передаю тебе. Читай, постигай, знакомься. Постигнув часть хранимых нашим Родом знаний, тебе легче будет принять неизбежное. Повинуйся воле и Закону Рода. И запомни, сын мой: это есть единственная власть над тобой.

Целую тебя, сын мой. Да хранят тебя наши Боги!

Твой отец».

Ярость овладела Гришей. Испытав прилив неведомых прежде ощущений и чувств, внутренне преображённый, он оказался в противоречии с жизнью, которой продолжал жить по инерции, не имея сил для её преодоления. Простившись с Таней, срочно, по вызову выехавшей домой и взявшей с него твёрдое слово, что встретятся они в следующий раз только тогда, когда он разберётся в отношениях с женщинами, прекратит прибыльный, но нечистый бизнес и начнёт готовиться к возвращению в музыку, Гриша сразу оказался втянут в целую череду мелких событий, прямо противоположных его намерениям. Глизер потребовал срочно провести через МИД небольшую группу, и Гриша не смог отказать. Разговор с женой не получился ни в этот день, ни на следующий, ни через неделю… Придя с вокзала за полночь, он увидел, что домашние спят, и прокрался на кухню спокойно попить чаю и тихо, никого не будя, лечь спать в кабинете. Одна из трёх комнат квартиры не стала ни детской, ни общей, а получила статус, возможно, временный, кабинета, прочно закрепившись за старшим мужчиной в доме. Маленький Борька обходился уголком в родительской комнате, его бабушке всегда доставало одной – и пока был жив Эдвард Николаевич, занимавшийся в кабинете чтением, написанием немногочисленных статей, разбором корреспонденции, общаясь с посетителями, и, тем более теперь, когда вдова старательно избегала лишних визитов в кабинет, где всё напоминало мужа. Настя не претендовала на отдельную комнату в мужниной квартире, правда, изредка кривила лицо, когда Гриша заявлял, что ему нужно поработать в кабинете. В общем, эта комната целиком закрепилась за ним, можно сказать, по праву наследования. На большом письменном столе сталинских времён стояла фотография Эдварда Берга, по стенам тянулись книжные полки, в основном с медицинской литературой. Ею после смерти хозяина никто не пользовался, но избавиться не решались. Часть книг были Гриши. В углу под массивным бра стоял добротный немецкий раскладной диван. На нём в последнее время всё чаще почивал Гриша, предпочитая спать отдельно от супруги. В свои апартаменты он и проследовал со стаканом горячего чая в подстаканнике, предвкушая час перед сном в уютном одиночестве, когда можно поразмыслить и отдохнуть от суеты дня. Но едва он устроился за столом перед раскрытым томиком Томаса Манна, как дверь отворилась и, кутаясь в халат, вошла мама. Редкий случай!