Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

– Ты не вскрывала? – Долин будто не слышал жену.

– Зачем обижаешь! – надула губки Маша. – И так себе места не найду, что тебя ослушалась да приняла. Не перебивай же! Я не всех назвала.

– Не надо. Всё. Хватит. Я сам тебе остальных назвать могу, – махнул рукой Андрей. – После визитёра нарисовался Марик, потом Саид, но раньше всех должен был звонить Беллерман, небось. Ещё до того, как я тут… Ну, в общем, он первым меня искал. Так? А потом дед позвонил и всё тебе рассказал. Так?

– Откуда ты знаешь?! – округлила глаза Машка.

– Догадался, – выдохнул муж и закрыл глаза. Сердце определенно болело. И это было новое ощущение для Долина, испытавшего в своей жизни много разной боли, кроме этой.

Появился Воин Пантелеич, ведя за собой совсем древнего мужчину с окладистой седой бородой в две ладони, густыми длинными седыми локонами, перетянутыми повыше лба берестяным обручем, и пронзительно синими глазами. Старец вышагивал широко, но степенно. По всей стати его читалась не иссякнувшая богатырская сила, сочетавшаяся с приобретённой долгим житейским опытом мудростью. Маша смолкла, во все глаза любуясь старцем. А Воин Пантелеич нарочито заворчал, окинув взглядом лежащего с закрытыми глазами Андрея:

– Э-э, нет, голуби мои! Так дело не пойдёть! И так ты, красавица, о муже заботишься? Смотри, до чаво довела! Опять корчит воина…

Старец положил десницу на плечо Воина Пантелеича, чтоб смолк, вплотную подошёл к лежащему и строго сказал:

– Встань, воин!

Сразу исчезла боль и дрожь в руках. Пальцы вновь обрели нормальную чувствительность, а всё тело будто потеряло в весе килограммов пятьдесят. Андрей почти без усилий поднялся. Только чуть пошатывало, будто земную ось качает из стороны в сторону. Старец, тем временем, взял голову Андрея двумя руками, неотрывно глядя ему прямо в глаза. От его стальных рук исходила такая сила, какой Долин никогда прежде не испытывал. Его словно накачивали ею, и одновременно по телу разливался благодатный покой. Старец держал голову Андрея двумя руками и медленно говорил тихим, но внятным басом, который, как казалось, мог быть слышен только тому, к кому обращён:

– Одною силою растений даже оберегаемый любимой женщиной ты не можешь более противостоять им. Они вооружаются и будут вооружаться ещё полтора десятка лет. Ко времени, как иссякнет их сила, многие из таких, как ты, будут покоиться в земле. Но прежде, чем уйти в неё, ты должен заронить семена, что должны взойти. Лишь после того, как заколосятся новые побеги Рода, ты имеешь право уходить. Понимаешь?

Долин молча кивнул. Старец продолжал говорить, держа голову молодого человека в железных руках. В его лице во время речи не менялось ничего. Даже глаза не смаргивали слезу, точно не ведали влаги. А взор был блестящ, горя ровным огнём, что мог бы испепелить, это Андрей чувствовал и знал точно, а сейчас согревал и наполнял трепещущей радостью. Радость изгоняла из сердца остатки боли, наполняла живительным теплом всё нутро и точно расправляла крылья певчей птицы где-то под кадыком. Даже тихонько смеяться хотелось.

– Они всегда идут на бой смело. Не потому что бесстрашны. Они ждут, что живые начнут убивать их, и тем только умножат их силу, потому что нельзя убить неживое. Они всегда были вокруг тебя, только ты не знал. Это знал твой отец, но ничего не мог сделать, потому что он не воин. Он Хранитель. Он не успел многого тебе передать, потому что они подошли слишком близко, а ты был ещё очень мал. Всё, что он мог сделать, это уйти. Оставить тебя на попечение матери и уйти. Твоя мать простая русская женщина. Она ничего не знает о них, но у неё есть сердце. Живое женское сердце настоящей русской женщины. Она одна смогла всегда хранить тебя, как бы вы ни были внешне далеки друг от друга, вовремя тебя отводила от встречи с ними. Тебе надо было подрасти. Тебя попытались лишить части памяти, закрыв пути. Но они не смогли сделать этого до конца. Потому что у них осталось всего восемнадцать лет. Нежить не может побеждать в лучах Ра. Так зовётся наше коло-солнце. От него и Радость, то есть солнцедающая, и Радуга, то есть солнечная дуга, и Рама, как индусы называют солнечное божество с сущностью матери, а мы называем оконный проём, куда входят по утРам солнечные лучи. Нежить – косная материя. У неё вместо живого Ра неживой заменитель – злато, то есть средоточие зла. Вместо живой любви неживой заменитель – страсть. И главная их страсть – это власть. Ею они соблазняют тех, кто слаб или колеблется, кто невежественен или болен. Битва за твою душу ещё не закончена. Ты для них ценен, сын Хранителя и воин. Если им удастся захватить тебя, они получат ещё немного власти, а в мире немного убавится любви. Ныне весь мир готовится к войне. По-разному. И суть не в том, кто на кого нападает, ища земель, сырья, земной крови, именуемой нефтью. Суть в том, что всякая война – это время побеждающей нежити. Потому что прибавляется власти и убавляется любви. Через восемнадцать лет Ра войдёт в новую звёздную полосу, и появится возможность умножиться любви, будет плодородить земля и убавится места для нежити. Вот почему они пугают людей глобальным потеплением. Для них всякое увеличение Ра катастрофично. Ты бывал в гоРах. Ты знаешь, что такое чистая энергия Ра. Когда она нисходит на человека, поднявшегося на вершину, он обретает защиту от нежити. Поэтому среди них нет альпинистов, горных лыжников. Но они пытаются использовать заблудших живых, подпавших под их влияние, для того, чтобы порушить священные места, где чистая энергия Ра проливается на землю. Сами этого они сделать не могут. Вот почему ты оказался в Афганистане, столько раз ходил в Панджшерское ущелье и взрывал каРаванные пути, по которым тысячи лет среди купцов и прочих стяжателей земного ходили стРанники, разнося по свету граны чистой энергии, запечатлённые в чудодейственных камнях. Эти камни нужны тем, кто не может подняться в горы, как оберег от нежити. Один такой камень у тебя.