Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

– Собирай вещички, братан, расставаться будем!

– Как быстро? – переспросил Андрей, даже не удивившись.

– А что тянуть-то! Сам, небось, устал, – бодро ответил Локтев. Долин предпочитал определённость и ясность двусмысленности и политической интриге. Ему уже давно всё равно, кого прочат в новом «Шурави» на его место. Следовало думать о себе и искать работу. И он сказал Дмитрию:

– Ну, две недели-то законных у меня есть. Надо ж работу подыскать.

– Неделя, – отрезал Локтев и повесил трубку. Андрею и в голову не могло придти, что, помимо накопившихся претензий со стороны лидера народно-демократической партии России, за увольнением стоит фигура профессора Беллермана. Владислав Янович, видя, что Долин делается абсолютно неуправляемым, посчитал наилучшим вывести его из игры и «опустить». Пускай помается! Авось пойдёт на сближение сам. Год не обращается за консультациями, на здоровье не жалуется, а ведь не может быть, чтобы ничего не беспокоило! Неудачей закончилась попытка засечь контакт Долина-сына с Долиным-отцом, обескуражив обоих объединившихся преследователей – Беллермана и Целебровского. Как могло случиться, что неуловимый Александр Долин просочился песком сквозь пальцы мимо всех расставленных ловушек и слежки? А встречи не было. Оперативники Лебезянского проглядели нищего, каких тысячи и тысячи бродят по «обновлённой реформами гайдаровско-ельцинской команды» России. Он забрёл на территорию «Шурави», как будто, в поисках поживы. Долин обходил цеха. Увидел бродягу и решил лично выяснить, зачем тот пожаловал. Андрея знали как человека отзывчивого. На короткий разговор с «бомжиком» никто не обратил внимания. Даже охранник кооператива, в обязанности которого, между прочим, входит также недопущение посторонних на территорию. Но инцидент не повлёк взыскания. Более того, сразу после краткого контакта с неизвестным председатель направился именно к охраннику и о чём-то с ним вполне спокойно беседовал. А бродяга в это время, получив из рук Долина щедрую подачку, спокойно покидал территорию. Пять дней спустя Лебезянский учинил «наружке» [92] разнос: его, опытного «спеца», и всю его команду обвели вокруг пальца. Оставалось рапортовать о контакте, который они «прошляпили». Однако, поразмыслив, Игорь Игоревич решил не докладывать. Пусть «наверху» сами принимают решение о прекращении наблюдений. Ведь ясно же, что теперь они ничего не дадут! Но он сам и его люди будут ни в чём не виноваты. Действительно, спустя ещё месяц наблюдения свернули, Лебезянскому приказали сдать материалы Целебровскому и прекратить любые действия. Другая группа, параллельно пытавшаяся выйти на след Долина-старшего, была одновременно отозвана, также со сдачей дел. Операцию свернули. И если Целебровский по этому поводу был подавлен, Беллерман, наоборот, воодушевлен. Снова он со своим «испытуемым» один-на-один, и у него развязаны руки. Плохо, конечно, что Долин до такой степени отбился от рук. Но, возможно, ещё поправимо. Особенно теперь, когда не будет мешаться Целебровский. Вот и придумал Беллерман «многоходовку», первым шагом в которой было последовательное отлучение «испытуемого» от материальных благ, в первую очередь, от хорошей стабильной зарплаты, к которой привыкают быстрее, чем к плохой и нестабильной. Был, правда, ещё один момент, недоучтённый с самого начала. Маша. Как ни рассчитывал Владислав Янович, что брак будет ярким, полным истерик и недолгим, выходило, похоже, наоборот. Особенно поразило профессора то, какое мощное позитивное влияние на психику «испытуемого» оказала жена после взрыва в подземном переходе. Контакты с Машей оставляли в изменённой контузией психике «испытуемого» большие изменения, нежели проводимые Беллерманом и его ассистентами сеансы. Маша становилась реальным препятствием для продолжения эксперимента. Конечно, можно было бы устроить автокатастрофу, пожар, нападение маньяка-убийцы и тому подобное. Да мало ли механизмов ликвидации! Но ликвидировать молодую женщину означало расписаться в собственном бессилии, во-первых, а во-вторых, спровоцировать вдовца на непредсказуемые действия. Ведь коды в его сознание введены, никто их не отменял. Кто знает, как они сработают в случае чего? И так-то «испытуемый А» – не самый удачный случай в практике. А вдруг деформированные психическими травмами коды станут спусковым крючком обратных реакций, повлекут за собой что-нибудь опасное для самого профессора и его методики? Определённо, не стоило предпринимать крайних мер.