Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

– Жаль, жаль. Ну что ж, придётся пока без вас решать.

– А что решать-то? – насторожился Бессонов.

– Ну, у нас подготовлены списки на выписку.

– Списки? – удивился Главврач. Выписка, тем более из такой клиники, дело персональное. Списки, да ещё во множественном числе, звучало вызывающе.

– Да, списки. Подопечные 13-го. Просто с вами как должностным лицом хотелось бы согласовать.

– Странно, – протянул Бессонов. – А разве…?

– Директива, уважаемый Глеб Викторович, директива, – перебил Беллерман, – Больные должны быть выписаны не позже завтрашнего утра. Вы меня понимаете?

– Откровенно говоря, не очень. Какая в таком деле, к чёрту, может быть директива?

– Обыкновенная. У вас своё начальство, у нас – своё.

– Так вы ждёте, что я сорвусь с больничного их согласовывать?

– Вы должностное лицо, – мягко повторил Беллерман, – ваш приказ необходим для того, чтоб мы могли принять новых шестнадцать больных.

– Если это списки, что я видел у Смирнова, я против выписки. Группа пациентов с синдромом раздвоенного сознания. У них и внутренняя ориентация на объект своего почитания, и внешнее сходство. Может быть скандал. Это ж не цирковое шоу! Они, конечно, в основном, малоопасны для общества. Но не для себя. А, выписав их этак, залпом, можем навлечь опасность и на общество. Я понимаю, феноменом двойников занимаются не только учёные. Мы же всё-таки врачи.

– Всё, что вы говорите, Глеб Викторович, резонно, абсолютно резонно, но я же говорил вам: директива!

В клинике были свой Гитлер, пара Лениных, Карл Маркс, трое Горбачёвых, один из которых даже имел сходную пигментацию на лысине, четверо Ельциных, Рейган, Чарли Чаплин, другие персонажи, каждый из которых настолько вошел в свой образ, что зачастую его было не отличить от оригинала. Гитлер и Маркс могли часами болтать по-немецки, причем и урожденный житель Баварии не признал бы в них иностранцев. Чаплин устраивал такие головоломные трюки, на которые у настоящего Чарли уходили месяцы тренировок. И так далее. Когда Беллерман утверждал тему диссертации старшего научного сотрудника Ланда и согласовывал тему с Бессоновым, которого пригласил выступить на защите оппонентом, они обсуждали, в числе прочего, стоит ли размещать наблюдаемых «шизиков», играющих в своих любимых героев, в общей массе подопечных клиники, в других корпусах, или следует изначально оградить их от досужего постороннего взгляда. Главврач сам сказал, что, строго говоря, самый факт присутствия двойников является будоражащим воображение, и лучше их всё-таки изолировать от остального мира. Так тема стала закрытой, чего, собственно, и добивался Беллерман. Но благословил секретность человек сугубо гражданский, что также соответствовало его планам. Владислав Янович с момента, как начмед Смирнов привлёк негодующего Бессонова к непосредственной работе со спецконтингентом секретного корпуса, вёл незаметную игру по созданию имиджа открытости при сохранении фактической секретности. Первым делом был устранен шлагбаум с будкой вооружённого охранника перед корпусом. Вместо него в фонарные столбы были вмонтированы миниатюрные видеоглазки, транслирующие сигнал на мониторы, за которыми такие же вооруженные охранники сидели день и ночь, ведя наблюдение вдали от глаз людских, в специально оборудованном флигеле. Во-вторых, Бессонов и некто Иванов из страхового стола получили право беспрепятственного прохода на территорию корпуса, с какой целью им был выписан соответствующий пропуск. Правда, оба прошли тщательную психологическую обработку и подписали ряд обязательств, в том числе пункт о «неразглашении». Но это детали! Наконец, был изменен маршрут передвижения транспортных средств по территории. Раньше автомобилям техперсонала запрещался проезд мимо окон 13-го корпуса, за исключением двух рейсов: мусоровоз строго по расписанию вывозил отходы, и по спецвызову сантранспорт подвозил или вывозил пациентов – кого на выписку, кого в места иные. Теперь табу на проезд отменили, но никто и не догадывался, что это мало что меняло. Поскольку с некоторых пор специалисты 13-го корпуса открыли для технического персонала «Дурки» кабинет психологической разгрузки, где, помимо оздоровительных процедур, ненавязчиво внедряли служащим разные идеи. Причем методы психологического кодирования в корпусе Беллермана разработали виртуозные: ни один из служащих за два года работы кабинета не заподозрил, что его «обрабатывают», и не нарушил внушенного ему обязательства. Кстати, приказ о создании кабинета подписал Бессонов, и все были очень рады такой новинке, усматривая в ней только социальную пользу. Теперь же Глеба Викторовича подводили к тому, чтобы он, а не специалисты в военной форме, санкционировал прекращение пожизненной, как он считал, изоляции несчастных двойников, среди коих вряд ли есть здоровые или хотя бы излечимые люди.