Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

– Вот и я о том же, – радостно подхватил Алексей. – Пап, может, тебе не выходить на работу? Ну что ты там будешь делать три дня, чтобы потом на месяц – в отпуск снова?

– Ну, как же, сынок! – возразил Глеб Викторович. – Всё равно мне нужно появиться, и отпуск оформить как следует, и заявление заново написать. Ну, возьму потом за свой счёт, если что.

– Если что? Впрочем, как знаешь. А то я мог бы твоё заявление сам закинуть… Да и вообще… Ты, я так понимаю, уже выписался? – Отец кивнул. – Зря! Жалко, я раньше не сказал. Был бы ещё на больничном. И сразу отпуск!

– Шалопай ты, Лёшка! – незлобиво заметил отец. – Вот и мама всегда говорила… – Глеб Викторович запнулся, на лицо набежала тень. Скоро год, как нет рядом Нади, с которой прожито больше четверти века. Пёс вдруг заскулил, вытягивая морду к хозяину, учуяв нахлынувшие на него чувства, и Алексей воскликнул:

– Это ж надо! Нет, пап, ты посмотри на него! Вот собака! Ты ещё подумать о чём-нибудь не успел, а он уже все твои мысли читает!

– Молодец! Молодец! – наклонившись, ласково потрепал далматинца по шее Глеб Викторович и обратился к сыну, выпрямляясь:

– Пойдём, немного пройдёмся. По дороге всё обсудим.

– Пошли, – согласился Алексей, и они направились вглубь двора.

Потом Бессонов-старший спустил пса с поводка, тот радостно понёсся вперёд, затем назад, вправо и влево, нарезая замысловатые фигуры вокруг беседующих отца и сына, поминутно останавливаясь, чтобы бросить на них полный собачьего понимания жизни взгляд, осведомляющийся, всё ли в порядке, можно ли дальше носиться. С улыбкой наблюдая за ним, Бессоновы неторопливо шли по дорожке и обсуждали, как же лучше поступить с отпуском. Пока дошли до скамейки под рослым старым дубом, пришли к общему мнению, что поступить следует так, как советует сын. То есть, продлить больничный до выхода в отпуск. Потом заехать за отпускными, и – сразу на дачу.

– Правда, – с кислой физиономией добавил после Глеб Викторович, – мне опять придётся иметь дело с поликлиникой.

– Ну, уж это просто глупо! Сам эскулап, а поликлиники боишься!

– Да не боюсь, а противно. Знаешь, сколько сегодня времени и нервов съела?

– Догадываюсь, не на Луне живу. Отнесись к этому как к неизбежности. Погода, например. Ничего не поделать, а пережить придётся.

– Да чёрт с ним! – махнул рукой Глеб Викторович, на что тут же, громко тявкнув, к нему подскочил верный далматинец. – Не стоит переживаний. Главное решили!

– Вот это правильно, – похвалил Алексей и метнул подальше валявшуюся под ногами палочку. Пёс с радостью кинулся за нею и ещё с полчаса резвился, подбрасывая и ловя её в воздухе, пиная её лапой, как футболист, передающий точный пас левому полузащитнику, толкая её носом и отпрыгивая от неё, словно неодушевлённый предмет ни с того ни с сего вдруг начинал ему чем-то угрожать.

– Смотрю на него и удивляюсь, – произнёс Глеб Викторович, с улыбкой наблюдая за пируэтами своего любимого далматинца, – это ж сколько энергии в таком небольшом организме!

– Вот-вот, пап! Смотри – и давай как следует набирайся этой самой энергии. Жизнь, хотим мы того или нет, продолжается. Так ведь?

– Так! – вздохнул Бессонов-старший и подозвал пса. – Ну, хорош, пошли домой, – тот послушно подошёл к хозяину, вытянул шею, подставляясь под поводок, а Глеб Викторович, пристегнув карабин, обратился к сыну:

– Ты как, с нами или ещё пойдёшь куда? У тебя сегодня выходной или дежуришь?

– У меня выходной, но я хочу на футбол. Давно собирался. Сегодня как раз наши играют. Не составишь компанию?

– Ты ж знаешь, не ахти какой я болельщик. Иди, если решил, а мы с ним, – он погладил пятнистую шею пса, – дома посидим. Давай только после футбола не шляйся нигде, а домой. Хорошо?

– Обижаешь, пап! Я ж не придурок старшего школьного возраста! На будущий год вообще студентом стать собираюсь. Так что всё будет нормально.

– Домой-то зайдёшь или сразу поедешь?

– Поеду. Надо ещё билеты достать, да и к Славе Пекеру хочу успеть забежать. Может, его уговорю за компанию.

– Ну-ну! Иди. Пекеру привет, – сказал отец и зашагал к парадной. Слева, гордое собой, вышагивало пятнистое существо, присутствие которого рядом наполняло радостью и смыслом каждый миг бытия.

Дома Бессонова ждал телефонный звонок. Едва скинув уличную обувь и отстегнув пса, он услышал переливчатую трель, снял трубку и услышал голос Беллермана:

– Добрый день, Глеб Викторович. Как себя чувствуете?

– Спасибо, ещё не очень хорошо, – соврал Бессонов. Раз уж решил просидеть на больничном ещё недельку, значит, надо было так и говорить. В ответ прозвучало: