Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

– Прости меня, сын. Но мы с тобой летом не поедем на Чегет [36] .

– Я уже догадался, – сглотнув, ответил Андрей. Отец положил шершавую ладонь ему на голову, заглянул в глаза и добавил:

– И вообще мы с тобой вряд ли скоро куда-нибудь поедем.

Сын молчал. Он ждал, что ещё скажет отец в пояснение к произнесенным словам. Тот не сразу решился. А потом как выдохнул, единым махом промолвив:

– Мы расходимся с твоей мамой. И она хочет запретить нам видеться. Только ты… – отцовское дыхание подсеклось, несколько секунд он не мог произнести ни слова. Потом совладал с собой и спокойным голосом добавил:

– Я хочу, чтобы ты знал. Настанет время, и мы сможем с тобой снова общаться. Я должен многое рассказать тебе. И про себя, и про своего отца, твоего деда, и про многое, очень многое. Но пока… Пойми меня, сын. Я пока не могу этого сделать. Сам видишь…

С той поры отца он видел всего дважды. Первый раз осенью, в день развода, когда мать зачем-то привела сына в здание суда, где тянулись утомительные часы ожидания в коридоре среди незнакомых людей с сумрачными лицами, решающими каждый свои наболевшие вопросы, а затем скоротечная процедура, во время которой судья один раз задала мальчику вопрос, с кем из родителей он хотел бы остаться, и он, испугавшись любого из ответов, который может слететь с его уст, часто-часто заморгал и ответил: «С мамой». Александр Андреевич смерил сына пристальным взглядом, в котором Андрею почудилась холодноватая отчуждённость, и отвернулся. Мальчик не успел осознать, что произошло, так всё оказалось стремительно и глупо после нескольких утомительных часов в очереди. Когда же они вышли из здания суда и мать разрешила сыну подойти к отцу попрощаться, Андрей сделал два шага в сторону папы и замер. Тот стоял перед ним с каменным лицом, спокойный и… чужой. И лишь одну отцовскую фразу запомнил тогда тринадцатилетний мальчишка:

– Никогда больше никого не предавай, иначе погибнешь сам.

Нина Леонидовна раскричалась на бывшего мужа. Что он, мол, и угрожает ребёнку, и давит на него… Но всё это было уже не важно. Между отцом и сыном возникла стена, наподобие той отвесной, с которой прошлым летом он так неудачно свалился. А спустя всего три года стена выросла и между ним и матерью. Начала она расти гораздо раньше. Просто пока мальчик был маленьким, он, как, наверное, всякий ребёнок, тянулся к маме, даже если она сурова, как Нина Леонидовна, завуч в средней школе, привыкшая командовать детьми и редкими в педагогическом коллективе мужчинами. А после ухода отца поддерживать оставшуюся в одиночестве маму было для подрастающего мужчины естественным. Однако к шестнадцати годам он окончательно осознал, что не любит её, одновременно боясь и жалея, и наилучшим для обоих было бы разъехаться. Он выбрал для поступления после школы автомобильный техникум. Не только из любви к автоделу. Техникум был один из самых богатых в городе, располагающий серьёзной материальной базой и возможностью предоставления общежития всем желающим. Нужно было только договориться об этом и оплачивать место. Поступив в техникум, Андрей сразу переехал в комнату в «общаге», поставив мать перед свершившимся фактом, чем вызвал с её стороны очередную бурю, на которую, впрочем, никак не отреагировал.

Прошедшие после развода родителей годы он тайком от матери искал встречи с отцом. Но тот, видимо, не желал её, постоянно пропадая в своих командировках – то на Памире, то в Тянь-Шане, то на Урале. Если раньше восхождение на горы было для Александра Андреевича в какой-то мере хобби (по профессии он был геологом), то после развода он переменил профессию, став горноспасателем, и теперь на месте вообще не сидел ни одной недели в году. Вторая встреча с отцом случилась после зачисления в техникум. Александр Андреевич навестил сына в общежитии. Это было и неожиданно, и радостно, и грустно одновременно.

– Здравствуй, сын, – с порога произнёс он, возникнув на пороге его комнаты. По счастью, соседа в это время не было. Андрей бросился со всех ног к отцу и повис у него на шее. Тот мягко отстранил его от себя и строго произнёс:

– Ты считаешь, что правильно поступил?

– О чём ты, папа?

– Ты знаешь, о чём. Если мне не довелось по-людски прожить с твоей матерью, это не значит, что мой сын должен поступать с нею не по-людски. Вернись домой.

– Ты почему не писал и не звонил все эти годы? – вместо ответа спросил Андрей, пронизывая отца острым, как бритва взглядом, от которого тот поёжился.