Вадим Белов - Лицо войны [Современная орфография]

— Подбили!.. Поломалась машина!.. — радостно перекликались солдатики…

Желтая громадная сигара продолжала вертеть винтами, но уже неподвижно висела в воздухе, расстреливаемая нашей батареей.

Еще два раза взметнулось пламя с земли — это цеппелин сбросил свои две последних бомбы, раздались стоны двух-трех случайно раненых осколками и твердо ответили шесть выстрелов русских пушек.

Наконец, он начал медленно опускаться к земле, этот громадный желтый пузырь, уже переставший крутить своими бесполезными винтами…

Он также важно, так же плавно спускался относимый к опушке леса ветерком.

Артиллерия уже замолкла, а со всех сторон, задыхаясь от поспешного бега, мчались к дирижаблю солдаты в серых рубахах и плоских фуражках…

— Садится ребята… садится!.. Подстрелили… — кричали солдатики. — Вали за нами!..

И к бегущим присоединились все новые и новые группы…

Пробежав через кустарник, которым поросли края невысокого овраге, я тоже выбежал на поле куда стремилась эта серая лавина и где посредине уже почти опустился немецкий дирижабль…

Подбежал я к нему как раз в ту минуту, когда он коснулся травы, вытянулся на ней всем своим громадным измученным и истерзанным телом.

Вагончик лежал на боку, а из окна его старался выкарабкаться молодой прусский офицер в пенснэ и с револьвером в руках, но видимо он за что-то зацепился и, высвободившись, соскочил на траву, только, когда наши солдаты окружили уже упавший цеппелин.

Махая перед собою браунингом и щуря близорукие глаза, офицер бросился вперед, угрожая стрелять, но в ту же минуту четыре дюжих руки схватили его сзади за плечи, бросили его на землю, обезоружили и снова бережно поставили на ноги.

Он был в плену.

Прусский лейтенант это понимал и молодое лицо его, старавшееся принять суровое выражение, казалось комичным: он потерял пенснэ, морщил нос и щурил голубые близорукие глаза.

Остальных авиаторов «достали» из их убежища. Это были еще три офицера главного штаба и три солдата здоровенных, толстомордых и русоусых немца.

Сдались они без сопротивления и лица их сохраняли обычное самодовольное спокойствие.

— Попались черти!.. — без злобы говорили солдатики, помогая вылезать пруссакам через окна разбитого вагона, — довольно полетали… теперича на наших хлебах посидите!..

Немцы покорно отдали свои сабли, и последовали за нашим офицером в штаб дивизии.

За ними следовала большая гулящая толпа солдат, не злобная, нет, а просто любопытная, падкая на всякие «развлечения», как в праздник на улице крупного села. А позади остался труп, громадный, вздувшийся, как живот убитой лошади, труп истерзанного нашей шрапнелью, окруженный толпой любопытных солдат и сбежавшихся крестьян.

Тут же офицер с командой занимался выгрузкой всего интересного и важного из кабинок дирижабля.

В тот же вечер мне снова пришлось побывать на этом месте…

Выдвинувшись за день далеко вперед, мы теперь частично отступали под натиском очень больших сил неприятеля…

Показался уже лесок, за которым утром расположилась артиллерия, обстреливавшая цеппелин, лесок, теперь темный и шумящий, окутанный быстро спускающимися сумерками…

Отступая в порядке и прикрывая перестроение наших войск отстреливающимися цепями, мы достигли опушки и увидели громадное светлое, выделяющееся на фоне сумерек, пятно сраженного дирижабля.

Слева и справа рассыпались вереницы солдат. За каждым кустиком, за каждой кочкой, хлопали о деревья привычные воющие пули и щелкали сухо и твердо ответные наши выстрелы.

— Ваше благородие, — окрикнул кто-то из цепи, а, ваше благородие, неужто немецкий-то пузырь так и бросим… они его поди снова подберут и надуют… как же быть-то, ваше благородие?..

Действительно, оставить здесь желтый корпус дирижабля было невозможно, а унести его убрать куда-нибудь не было ни людей, ни времени…

— Так невозможно, ваше благородие! — сокрушались солдатики, косясь на светлое пятно, — нешто стоило по нем и снаряды тратить, чтоб теперь, значит, обратно отдать.

— Сжечь бы его, что-ли! — предложил кто-то…

Сжечь! Действительно, это — единственный исход, какой можно было придумать.

— Тащи, ребята, веток, сучьев… — закричали кругом; веселее защелкали выстрелы, запели пули…

— Давай, братцы, можжевельнику. Комаров, значит, выкуривать будем!..

Словно не гудела шрапнель, не щелкали пули — дружно с перекликанием и смехом работали вокруг дирижабля во мраке солдаты. Через минуту, вспыхнуло маленькое пламя и затрещал можжевельник…