Владимир Макеев - Кому светят звезды

— Есть, постараемся, — ответил главный старшина.

— Трех саперов дают. Стемнеет, они нам дверь в фашистский тыл приоткроют, проходы в минном поле сделают, проволоку разрежут. Тогда и начнем.

…Тихо, без обычных громогласных «ура» и «полундра» двинулись моряки. Вслед за докладывавшим командиру роты сапером-проводником Александр проскочил через обозначенный белыми вешками проход. За ним бросился помкомвзвода старшина 1-й статьи Машин. Но ложбина хорошо просматривалась немецкими наблюдателями. В небе засверкали яркие в темноте грушевидные ракеты, торопливо застрочили пулеметы.

Перед третьим рядом колючей проволоки наступавший взвод остановился. У высокого столба лежали убитые саперы. Сопровождавший моряков красноармеец стал искать рядом с погибшими товарищами ножницы, не нашел, рухнул на землю раненым.

«Вот дела, пулеметы не подавим — рота не пройдет, наступление полка может сорваться, — думал Григорьев. — Поднять столб, пожалуй, быстрее, чем в темноте ножницы искать, проволоку резать да концы в сторону отводить. Осилю, не зря штангой занимался. Эх, была ни была…»

— Машин, — крикнул Александр помощнику. — По отделению на пулемет пошлешь. Я догоню.

Главный старшина сбросил гимнастерку, рывком разорвал ее по швам и обмотал тряпками руки. Когда на минуту погасли ракеты, он подскочил к высокому, окутанному проволокой столбу, обхватил суковатое бревно и стал его раскачивать.

Раскачав столб, Григорьев нагнулся и потянул его. От напряжения у главного старшины вздулись сосуды у висков, по лицу заструился пот. Медленно поползли вверх стальные нити.

— Братва, давай! — крикнул Александр. — Я держу.

Сильно пригнувшись, под проволокой прошел высокий сутуловатый Машин и, не оглядываясь, побежал к вражеским окопам. За ним поспешили другие.

На соревнованиях, если вес взят, бросай штангу. Сейчас надо было ждать, пока пройдет взвод. В какие-то мгновения вдруг промелькнули перед глазами Григорьева недавние довоенные соревнования. Тогда не удалось ему взять рекордный вес. «Теперь поднял столб, который тащила вниз проволока. Может, флотский рекорд побил», — усмехнулся главный старшина.

Острые шипы, словно разозлившиеся осы, жалили руки. Жгло грудь. Александру казалось, что дышит он раскаленным, обжигающим воздухом. «Продержаться, еще немного продержаться», — приказывал он себе. Стиснув зубы, главстаршина стоял, подняв тяжелое бревно. Над головой пронеслись огненные трассы. «Может, и убьют, да побольше бы наших прошло», — решил он. Но не слишком метко стреляли ошеломленные гитлеровцы.

Рванули гранаты, замолчали фашистские пулеметы. Григорьев крепче сжал столб, боялся выпустить его, подходившую роту задержать, видел — бегут к проходу моряки других взводов.

— Молодец! — на ходу бросил Силантьев и помчался вперед.

Увидев, что все прошли, Александр перехватил столб, перешел на другую сторону проволочного заграждения и с облегчением отдышался. Он догнал взвод, когда фашисты уже отходили. Не смогли они удержаться у дороги, когда с тыла зашла рота Силантьева.

Угас бой у дороги, еще раньше стих он у моря, где только наклоненный, вывороченный из земли, слегка раскачивающийся на хлестком ветру столб напоминал о ночной атаке. Тихо шептались друг с другом, шевеля вскинутыми к небу ветками, сосны, и говорили они, наверно, о моряках, об их отваге, какой никогда раньше не видел старый лес.

Приятно щурилось утреннее июльское солнышко. Оно, будто целительный бальзам, подсушило кровоточащие раны на руках у Григорьева. Он тоже улыбнулся солнцу. Эту улыбку отдыхавшего в сторонке главного старшины заметил Силантьев. Он подошел к командиру взвода, дотронулся пальцами до белоснежных бинтов на его руках и как-то просяще предложил:

— В санчасть бы вас, чемпион…

Силантьев знал о спортивных успехах подчиненного, помнил, что на последних соревнованиях Александр немного не дотянул до флотского рекорда. Сейчас для главстаршины это слово — чемпион — прозвучало признанием: превзошел он, по мнению командира, победителя первенства. И стало радостно, празднично на душе у моряка.

Главный старшина слегка наклонил голову, поднял к лицу руки и, глядя на них, словно показывая, что пустяковые у него раны, ответил:

— Разрешите остаться в строю, товарищ старший лейтенант, чувствую себя отлично. А ранки… До свадьбы заживут!

Владимир Поликарпович Гуманенко не любил длинных совещаний. И на этот раз, собрав командиров торпедных катеров и заслушав доклады о готовности к выходу, перешел к главному: