Николай Раевский - Добровольцы

В батарее теперь меня каждый раз подкармливают. Дают коробку консервов в 300 граммов и порцию хлеба. Это уже значительно лучше, чем прежде, когда у меня от голода иногда темнело в глазах во время моих речей. (Одно время, правда, полковник Ряснянский кормил меня обедом каждый мой приход в лагерь.)

Возвращался утром, скинув, по лагерному обычаю, гимнастерку. Шел глухими дорожками, чтобы не встретиться в полуголом виде с дамами. На редкость тихое утро. Чувствуется, что к полудню солнце будет нестерпимо палить с безоблачного неба, но сейчас все окутано метерлинковской голубой дымкой. По пыльному шоссе спокойно и торжественно тянется караван верблюдов. Впереди на маленьком ишачке едет здоровенный старый турок. Глухо и ритмично позванивают колокольчики каравана. Чем-то бесконечно древним веет от всей этой картины… Вьюки обернуты местной кустарной материей. Ни по цвету, ни по рисунку она решительно ничем не отличается от тех, которые ткут хохлушки у нас, в Подолии. Я не в первый раз замечаю поразительное сходство тамошних и здешних орнаментов (например, украшения турецких могил очень напоминают рисунки на глиняных чашках наших крестьян). Вероятно, в Подолии это следы турецкого влияния. Июль кончился. Скоро осень. Я искренне боюсь ее. Слишком мы зависим последнее время от природы, и, когда она начинает умирать, поневоле сжимается сердце. Если мне и дальше удастся писать так же подробно, как в июле, то материал получится интересный.

1 августа. Утром вместо казенного перевода «Infanterie-begleitsgeschutz» переводил иностранные газеты для очередного обзора печати, который предполагалось сделать сегодня, но Сергей Михайлович (Шевляков) просил отложить на пятницу.

На «У.Г.» публики было больше, чем когда-либо в городе. Сегодня читали одни «академики» – Карцев, Савченко и генерального штаба полковник Сергиевский (преподаватель тактики в Сергиевском училище). Последний говорил на тему «Семь лет» (по старому стилю вчера было 18 июля). После газеты остался в театре посмотреть «Веселый месяц май» и «Хор бр. Зайцевых». Спектакль был устроен специально для баронессы Врангель и прошел весьма неудачно. Этот бессодержательный фарс можно было, по крайней мере, сыграть весело и живо. Зайцевский балаган имел огромный успех. Публика (особенно юнкера) бешено аплодировала. Нетребовательны наши галлиполийские жители, но лучше пусть хохочут, чем скучают и скулят…

К концу спектакля почувствовал, что ноги меня не слушаются и начала сильно болеть спина. Досидел до конца, но домой еле добрался, хотя пути всего сажен 150. Ноги подкашивались, от сильного жара в голове все смешалось, и, кроме того, появился дикий страх перед молчаливыми спящими улицами. Так и казалось, что из-за угла появятся призраки…

2 августа. Ночь провел отвратительно. Жар, крайне подавленное состояние. Полное отсутствие аппетита. Очевидно, и до меня добралась так называемая «москитная лихорадка», или «галлиполийка». В городе ею чуть не все поголовно болеют. В лагере, наоборот, заболеваний совершенно нет [122] Научное название этой болезни – лихорадка Папатачи (Papataci Fielber). Переносится мелким (2,25 мм) двукрылым насекомым Phlebotomus papatasii. Возбудитель неизвестен. Вероятно, он ультрамикроскопической величины, так как принадлежит к числу т. н. «фильтрующих вирусов» (проходит через поры тончайших фильтров). Болезнь неопасна, но сильно и надолго (недель на 6) ослабляет организм. С малярией она не имеет ничего общего. . Добрался до околотка и смерил температуру. Оказалось 38,7. Завтра должен (на этот раз по французским сведениям) прийти пароход за первым эшелоном кавалерии. Столько раз уже повторялось это «завтра», что все потеряли в него веру.

3 августа. Мне немного лучше. Вставать все-таки трудно. Днем, действительно, пришел за первым эшелоном транспорт «410» («Вера»). У меня как гора с плеч свалилась. Раз сдвиг действительно начался, все пойдет хорошо. У пехоты, артиллерии и других частей, благодаря отъезду конницы, будет заряд терпения на долгое время. Потом только можно будет выяснить, много ли мы сделали нашей «У.Г.», хотя бы только в смысле поддерживания настроений в корпусе. Я уверен, во всяком случае, что кое-что сделали и еще сделаем. Порой у меня, лично, бывало очень тяжело на душе. Чувствовалось, что надежды на перевозку на Балканы нет почти никакой, а здесь армия второй зимы не переживет [123] Так же думали некоторые из старших начальников, с которыми мне по этому поводу приходилось откровенно говорить. История «галлиполийского ариергарда» – отряда генерала Мартынова, пробывшего в полном порядке в Галлиполи не одну, а еще две зимы, доказывает полную ошибочность этого мнения. .