Николай Колбасов - Штрафники. Люди в кирасах

— Если бы на рынке, то и вопрос сейчас не стоял бы. Черт его знает, может, в их газетах, действительно, что-нибудь не так написали? И воюет хорошо, боевые награды имеет. Если его заявление не было клеветническим…

— А как сейчас мы это выясним, товарищ лейтенант? — спросил Жихов. — Газеты саратовские сюда не затребуешь… И какие у нас имеются основания не доверять решению бюро горкома партии?

— Да-а. Оставь и это заявление у меня. Повременим пока обсуждать его.

Когда сержант ушел, Колобов решил продолжить с Волковым начатый еще на марше разговор о членстве в партии.

— Тебе, Юрий Сергеевич, не кажется, что ты слишком часто обижаешь людей недоверием? Возьми того же Козлова или Медведева. Ты их прекрасно знаешь. Дай бог, чтобы все на них похожими были. Им вот-вот в бой идти, а удастся ли выйти живыми — большой вопрос. А ты им перед самым боем недоверие выкажешь… Лучше они с такой обидой воевать будут или нет?

— Видно, и впрямь тебе рановато в партию вступать, командир. Никак ты не можешь понять простой вещи: в том, что я отложил эти заявления, нет никакой обиды для тех, кто их написал.

— Это как же так?

— Обидеться можно, если тебя, скажем, в гости на именины не пригласили. Других позвали, а тебя нет. Тут ущемленное самолюбие взыграть может. А на партию обижаться нельзя. В нее вступают, когда в ее дело верят до конца, больше чем в самого себя.

— Знаешь, замполит, если твои слова в целом рассматривать, то ты вроде бы и прав. Только, сдается мне, ты словами играешь. Вот говоришь: «На партию обижаться нельзя». А что ты вкладываешь в это понятие — «партия»? Это же не безликая масса какая-то. Партия — это конкретные люди: ты, Пугачев, покойный Кушнаренко… Вот лично себя ты всегда считаешь правым?

— Ну, знаешь ли… Во всяком случае, стараюсь, — Волков явно не ожидал такого поворота. — Хотя лучше других себя никогда не считал.

— Да ты не обижайся, в тебя-то я верю, а вот нашему начштаба Гришину — не во всем, хотя он тоже коммунист… И Козлову я до конца верю, а саратовских ваших деятелей в глаза не видел, не знаю, как они в атаке себя поведут… Может, Козлова два-три чинуши не по делу обидели, а ты их за непробиваемое слово «партия» прячешь.

— Ты же сам говоришь, что этих людей в глаза не видел, а уже ярлыки клеишь… Ладно, поговорю я сегодня с бывшими штрафниками, скажу, что после боя их заявления будем рассматривать.

Утром двенадцатого января батальон Войтова подняли еще затемно. В лесу стояла чуткая предрассветная тишина. Набравший за ночь силу мороз сушил ноздри, зло пощипывал уши.

— Командиры рот, срочно направьте людей за горячей пищей, сухим пайком и боеприпасами. Не тянуться! Живей! — послышался из темноты отрывистый голос старшего лейтенанта Гришина. — По пять человек от каждого взвода — за лестницами, баграми и веревками!

Через полчаса они уже шли в хрустких от мороза сумерках навстречу разгоравшейся за Невой узкой полоске зари. Осторожно, взвод за взводом проходили по отмеченным вешками проходам в минном заграждении. Несли на плечах багры и лестницы. Впереди роты Колобова шагал приданный ему взвод саперов.

Наконец добрались до траншеи, протянувшейся по самому берегу реки. Сразу за бруствером — широкое, замутненное морозной дымкой русло. За ним смутно угадывался обрывистый противоположный берег. Отсюда он казался еще более далеким, чем со смотровой площадки на высокой сосне.

Со стороны Арбузово доносился гул разгорающегося боя. Там наши части пытались отвлечь внимание противника от места действительного прорыва. Видимо, замысел этот удался, так как даже осветительные ракеты перестали взлетать над Невой и совсем стихли редкие пулеметные очереди.

В траншее разрешили курить. Табачный дым вместе с паром от дыхания сотен людей тут же схватывался морозом и оседал изморозью на опущенные уши шапок, воротники полушубков и шинелей. «Градусов тридцать, пожалуй», — подумал Николай, вглядываясь в лица стоявших рядом бойцов. Они были напряжены и сосредоточены.

Ожидание всегда томительно, особенно перед боем. Каждого, даже закаленного и опытного воина сковывает страх перед первым неизбежным шагом за спасительный бруствер окопа. Начнется бой, тогда уже не будет времени на посторонние мысли. Отсюда, из траншеи, в которой они, прижавшись друг к другу, ждут сигнала к атаке, все кажется неизмеримо огромным. Два фронта, две великие силы уперлись друг в друга, и они, такие слабые и незащищенные, находились сейчас на самой кромке одной из этих противоборствующих сил. И какой бы мощной ни была оборона врага, все равно они, когда будет подан сигнал, незамедлительно ринутся вперед…